Сибирские огни, 1980, № 9

62 ВЛАДИМИР НИКИФОРОВ Они закончили газету, Назаров вышел на палубу, постоял на полубаке у борта. Дул «южак», попутный ветер, доносил с плота сырой запах сосны, поднимал пыль над песками правого низкого берега; ее рыжая стена стояла далеко впереди. Оттуда показался пассажирский теплоход, шел навстречу, блестя боком, повернутым к солнцу. Проплыла слева на высоком берегу деревенька —-десятка два старых покосившихся домов. Назаров прошел в свою каюту и поспал немного — впервые днем, за долгое время. Когда он проснулся, было пасмурно, небо затянуто дымными дырявыми облаками. Сквозь разрывы в облаках лился свет и расходился веером на дымном фоне неба. Назаров поужинал и пошел сменить Поливанова. Тот уступил ему место за пультом, но не ушел, а продолжал разговор с Тереховым. — ...С нас, с капитанов, пять шкур дерут. Ты и судоводитель, и механик, и коммерсант, и командир, и воспитатель, и во всех местах представитель. Ведь отчего, бывает, работа экипажа зависит? От того, как диспетчер на капитана посмотрит. Прослывешь тихоней — все невыгодные рейсы твои. Начнешь лаяться — в немилости окажешься. Вот и крутишься... А попадешь на причал к клиенту — будешь стоять, пока на себе весь груз не перетаскаешь. А если подумать, зачем это мне, капитану? Ведь я извозчик. Нагрузили меня, сказали: «Езжай», и я поехал. Куда, чего, мне все равно должно быть. Зато уж свое дело, судоводительское, капитанское, я твердо знаю. И за это мне вынь да положь. А бегать за грузчиками — не мое это дело. А ведь кое-кто это прямо на шит поднимает. На щит! Вон Емельяныч с «Абакана». Тот все про содружество со смежниками толкует. А на кой мне это содружество, когда я неделями плот жду? — Верно, Сергей Иванович,— прохрипел со своего места за локатором Терехов.— Раньше, бывало, только приходишь в порт, а тебе уже план-приказ. Забункеровался — ив рейс. — Не так все это просто,— осторожно сказал Назаров.— Мне кажется, мы упустили один момент. Раньше всякий, кто пользовался транспортом, боялся, что поезд уйдет без него, и приспосабливался к его расписанию. Возникла своеобразная транспортная идеология: все крутится вокруг нас, вокруг наших паровозов и пароходов. А теперь мы стали для клиента обычным партнером, но по-прежнему требуем, чтобы учитывались только наши условия, наши ритмы, наши графики, наша эффективность. Мы стали ненадежным партнером. А надежность системы определяется надежностью самого ненадежного элемента. — Да я-то эту надежность на сто процентов обеспечу! — воскликнул Поливанов.— Меня только вовремя погрузи да выгрузи! — Он прав,— показал на Поливанова пальцем Терехов.— По-хоро- шему-то на стоянке самое время судном заняться: посмотреть, проверить, подремонтировать, а капитан по диспетчерским бегает. Ну, что тут скажешь? Та модель управления, которую разрабатывал Назаров в своей диссертации, предусматривала полную регламентацию деятельности. Это обеспечивало высочайшую надежность управления. Всякое отклонение от принятых нормативов — будь то невыполнение или перевыполнение — эту надежность снижало, вносило сбои в четкий ритм, вызывало цепную реакцию нарушений. Поливное как будто бы прав, если исходить из этой модели. Но что-то в Назарове протестовало против его слов. — Мне сдается, что есть два вида надежности,— стал размышлять он вслух. — Возьми, Петрович, левее,— сказал Поливанов.— Дальше будет поворот. Надо, чтобы плот прошел его по большой дуге.