Сибирские огни, 1980, № 9

33 — Ну, че? Робеешь? — пытал меня Николай.— Раскупоривай, не трусь, говорю, дружище! — острые блестки в глазах прогнали пьяную муть, зрачки заострились в стальные шильца. — Только бы и раскупоривал, пьяная хлыня! — разом вспыхнула Галя.— Слова-то доброго не скажешь! И когда только нахлебаешься, плывун несчастный! — Бледность на ее лице прогнала румянец прочь, Галя как бы слиняла, сразу постарела. Николай исподлобья зыркнул, но, заметив резкую перемену в лице жены, встревоженно ерзнулся на стуле. Он вскинул над головой руки, снова болезненно поморщился и повернулся к старику, уже клевавшему носом. Бросил ему на обтянутые тельняшкой обвислые плечи свои широкие ладони. — Слышь-ка, Федотыч, вижу, моряк ты! Проснись! Мы с тобой кореша, давай-ка про синее море затянем?— и они, к моему удивлению, запели так слаженно и дружно, что вроде бы всю жизнь спевались. Сразу видно, моряки. Обнявшись, двое здоровенных мужчин, чуть раскачиваясь в такт песне, пели про синее море, про штормовые волны, про товарищей своих. Я держал молча шкатулку, не решаясь ее открыть. Галя с какой-то потаенной нежностью глянула на меня, перевела чистый взгляд на коробочку и почему-то грустно спросила: — Николай Андреич, а.почему золотые медали тускнеют? — Как, то есть, тускнеют? — не понял я. — Вот так просто, темнеют и всё. — Да где вы видели, чтоб золото темнело? — Что ж, посмотрите,— Галя указала глазами на шкатулку.— Раз принес мой запевала, посмотрите. Тускнеют мои золотые медали. А почему— не знаю. Может, они не из золота, а так... из мишуры. Но зачем тогда обманывать и называть их золотыми? Зачем? Я был поражен. Нет, не высказать, с каким чувством я раскрывал тяжелую шкатулку. С тихим скрипом открылась крышка, и на меня глянул золотой профиль Ленина. — Орден! — воскликнул я. — Да, орден,— спокойно ответила Галя,— На орденах золото не меркнет, а вот на медалях с выставки тускнеет. В шкатулке я обнаружил еще один орден — Трудового Красного Знамени. Под орденами меркло светились пять золотых медалей с Выставки достижений народного хозяйства. И правда, они вроде бы выглядели тускловато. Странно. — Это, видно, оттого, что у реки живете, сырость,— не знал я, как ответить, как объяснить Гале, почему ее золотые медали потускнели,— Д а , видно, носите их редко. Залежались в коробке. — Наверное, так. Жили в Туве, в степи. Там сухо. Хранились, ничего. — И это все ваши, Галя? — А чьи же еще? Вы думаете — его? — Она сердито глянула на поющего с Федотычем Николая и глубоко-глубоко вздохнула.— Хотя, если бы захотел, и он бы мог иметь награды. Че, без рук, без ног? Без головы?.. Камень он порой, а не человек! — накалялась Галя.— Камень! Да камень-то какой-то дурной! Дурной и все. Вот, глядите. Вы думаете, почему мы в эту его родную Минусу приехали? Да потому только, что Николай ревновал меня ко всему. Даже к степи, к Туве, к коровам моим. О , боже! Слава моя ему глаза ела. Я дояркой в совхозе работала. Вся округа меня знала! Я уже на Героя Труда выходила. Эх! — Она вдруг впервые поднесла к губам рюмку с водкой и так хлестко и неожиданно опрокинула ее. Помолчала, не закусывая.— Сей- 3 Сибирские огни № 9