Сибирские огни, 1980, № 9

г о д ы и к н и г и 19 ! Советский производственный роман дав­ но числится по разряду «рабочей темы». Так повелось от Ф . Гладкова и героя его «Цемента» рабочего Глеба Чумалова. И так до наших дней. Только в современ­ ных книгах и пьесах о производстве все чаще выдвигаются на первый план руково­ дители производства,— как правило, вы­ ходцы из рабочей среды, технические ин­ теллигенты, нередко в первом поколении. В таком выдвижении — своя закономер­ ность. Современные руководители — дети и внуки Чумаловых — естественно выдви­ нулись на ключевые позиции нынешнего производства... В производственном романе М. Юдалеви- ча все внимание сосредоточено на руко­ водстве, на инженерах. И это правомерно, ибо его тема — стиль руководства, стиль управления. Рабочие завода не заняли здесь сколько- нибудь заметного места, они — на втором плане, их фигуры не выделены, не выдви­ нуты. Исключение — электросварщица Ма­ ша Муратова. Девушка, кажется, не похо­ жая ни на кого из своих литературных предшественников. «А я рабочая, наверное, в десятом поко­ лении»,— говорит о себе лучшая на заводе электросварщица Маша и рассказывает поэ­ тическую легенду о своем далеком предке. Предание рассказано языком, несколько чуждым строю речи девушки-работницы, пусть даже столь образованной, как Маша. В ее устном рассказе не совсем убедитель­ но звучат довольно точные цитаты из «Жи­ тия протопопа Аввакума» и без запинки приводимые большие куски текста, стилизо­ ванные под древнеписьменную речь («со­ деял новый грех», «порушил святые кни­ ги», «завез из грек крамолу», «алкал вла­ сти» и т. п.). Однако, при всей условности стиля легенды, ее сюжет превосходно вы­ ражает душу того русского человека, кото­ рый дорожит своим званием «рабочей косточки» едва ли меньше, чем дворяне дорожили своим родословным древом. В романе полностью раскрылись компо­ зиционные пристрастия М. Юдалевича. Есть в романе парадокс в духе Оскара Уайльда: «Жизнь развивается по законам драматур­ гии». Роман «Тридцать второго не будет» действительно построен по законам дра­ матургии. События развертываются по за­ данной логике, каждый персонаж знает свою партию, ведет ее в соответствии с ав- ' торским замыслом. Такая" организованность, «запрограммированность» действия далеко не бесспорна. Мы помним сетования Л. Н. Толстого по поводу «неожиданной» для него развязки «Анны Карениной» и его ссылку на Пушкина, жаловавшегося, что Татьяна «удрала» с ним незапланирован­ ную «штуку» — она вышла замуж... В та­ ких победах логики жизни над авторским замыслом — сила реализма. Однако нельзя не признать правомер­ ным и такой реалистический роман, где герои ведут -себя так, как это задумано аз тором, не отклоняясь от его замысла. Лиш» бы замысел соответствовал правде и логи­ ке жизни, лишь бы характеры были инте­ ресны и ярки. В критике слово «заданность» звучит обычно тяжким упреком автору. Думается, что это не всегда справедливо. Если задан­ ность ведет к схематизму, к упрощению и обеднению — она, разумеется, неприятна, снижает наш интерес к произведению. Но если задан характер сложный, новый, ори­ гинальный, несущий серьезную авторскую мысль,— не следует спешить с обвинения­ ми. Таков уж рациональный характер та­ ланта Марка Юдалевича, и мы принимаем его таким. Он строит и программирует, ув­ лекая нас своей конструкцией и «програм­ мой». Увлекает, ибо мысль его хорошо вооружена знанием жизни и законов худо­ жественного мастерства. Живость действия, неожиданность столкновений, увлекатель­ ность образного слова — все это не так уж мало. О словесной живописи «Тридцать второго не будет» надо сказать особо. Романная проза становится светлее и яр­ че, когда она создается рукой поэта. Он обязательно введет в словесную ткань эмо­ циональные нити поэтической стилистики. Вот хотя бы сравнения. Их много в рома­ не, и они поражают сочетанием естествен­ ности и неожиданности. В особенности, ког­ да изображается жизнь театра, среда ак­ теров. Режиссер Александр Рудаков в процессе репетиции находит какую-то «мелочишку»: «Александр Афанасьевич весь подался к актеру.— Так, так, так.— Он словно сматывает перемет, .тянет из воды рыбу». Одним мазком передач весь тре­ пет, вся увлеченность, радость от малень­ кой режиссерской находки. Психология мгновенного художнического озарения приобретает зримую наглядность. Инженер Илья Субботин понимает неле­ пость своей нерешительности в отношениях с любимой девушкой, и лучше всего это передается в локальном сравнении: «Она ждет от него решительного объяснения. А он все крутится возле вхолостую, как не­ заправленный станок». И с той же неназой­ ливой локальностью запечатлевается его мгновенное решение немедленно написать Маше, ибо никогда он больше не найдет «таких слов, раскаленных, будто дуга при сварке». Сравнения в романе нередко полны поэ­ тической прелести. Вот хотя бы мотив зимнего пейзажа: «На улице тепло, как вес­ ной. И тротуары и дорога черные. А де­ ревья, хотя и не заснежены, но зимние, го­ лые, притворившиеся мертвыми». Отличная словесная живопись, как бы пропитанная левитановскими красками. Эпитеты М. Юдалевича насыщены мыслью и чувством, их пластически-изобра- зительная роль неизменно сочетается с идейной. Щеки аспиранта Анатолия «бла­ городно дрожат» как раз в момент, когда он исповедуется в предательстве. Как сар­ кастически убедительно звучит здесь слово «благородно»! А как идет вездесущему ин­ женеру Таратуте с его любимым самоиро- ническим присловьем «Тута тута Таратута»