Сибирские огни, 1980, № 9

перешагнуть. А вот на знтот раз не смогла. Прохватилась ото сна, все, думаю себе, загнется Прасковка н$ чужбине. Здесь-то бы жила, еще и поскрипела, а там — тоски не вынесет, помрет. — Вчера схоронили. — Вчерась? Ах ты, горюшко. И мне пора сбираться, под седьмой уже десяточек подъёкивает,— она торопливо осенила себя крестом. — Клавдия Васильевна... — Зовите просто Клавдюшей. Меня все так кличут. — Клавдюша, а как бы до Пронькиного болота добежать? — Ой, боженьки! — отвязывая грубый фартук, засеменила старуха.— До него, родимого, рукой подать. Вы на колесах? — по-современному спросила вдруг бабка. — Конечно! — Тогда тащи ботву закрыть картоху. В один миг там будем. Бабка забегала по огороду, хлопая голенищами резиновых сапог о высохшие икры. Она срезала шляпу спелого подсолнуха, подбежала к грядке, надергала морковки, крутанулась, выдернула брюкву, и все это быстро, завихряясь по огороду — ветру тесно было в широкой юбке, он выхлопывался, оплетая старушечьи ноги подолом. — Это на дорогу, погрызем да пощелкаем. Ты с женой аль без жены? Вот и славно. А то опять смеяться бабы будут, что, мол, Клавдюша опять жениха в малину повезла. По какой-то ей одной известной прихоти Клавдюша попросилась у жены на переднее сиденье, юркнула в салон, уселась горлинкой... Гордо и весело запоглядывала вокруг. На ухабах нас покачивало, она ахала: — Ой как хорошо! Что на лыжах с горочки. Добрались мы до болота через полчаса. Под черемуховым кустом оставили машину, но когда подошли к трясине, жена моя оторопело ахнула, уперлась: — Не пойду. Тонуть не собираюсь. — Что ты, что ты, голуба! Болото тряское, да не вязкое. Идешь, как по волне. Вот смотрите,— и старуха с кочки на кочку, словно на длинных ходу*лях. задала такого кренделя, что я невольно расхохотался.— Клавдюша, а потише нельзя? I — Тогда кочки сталкивают в зыбун, но по болоту тоже можно, вы же в сапогах. Тут по колено, не выше,— и она опять хлестко захлопала голенищами. Жена захныкала, но поплелась, срываясь с упругих зыбких кочек в жижу, марая свои наманикюренные руки в грязи. Пока мы добрались до глуби, блуждая в кочках, как в лесу, Клавдюша уже с полведра клюквы набрала. — Вот она и ягодка любимая моя! — по-детски радовалась старуха. Я в первый раз увидел клюкву. Подходишь к кочке, она вся дрожит, на ней корона в росинках вспыхивает, жемчужно посверкивая. От жара ягод становится малиновой даже кочка. Жалко рвать литые ягоды, только бы смотрел и наслаждался. — Красота-то какая! — завздыхала и жена:— Не кочки, а невесты на свадебных пирах. — Вот-вот, и Проша так говаривал,— подхватила старуха радость моей жены, торопливо заговорила: — Заманил он меня сюда да и засватал. А клюквы в тот год было — тьма-тьмущая. По всему Пронину сердечку полыхала прямо полымем. Вот приду сюда и снова молодая.— И она опять углубилась в работу. 2 Сибирские огни № 9