Сибирские огни, 1980, № 9

187 Г О ДЫ И К Н И Г И шать милостивый указ царицы, награждаю­ щей его «за прожект машины», и он поскользнулся на паркете, невнятно буркнул: — Виноват... Неловкость Ползунова вызывает улыбку генерала. Деталь, скажем прямо, не пора­ жающая новизной,— сразу вспоминаются многочисленные произведения литературы и кино, где неотесанность и робость чело­ века. из низов, попавшего в обстановку бо­ гатого дома, передается подобным обра­ зом. Но в поэме эпизод не забыт, он «обы­ грывается», и через несколько страниц тот же генерал, наблюдая Ползунова, «средь серых армяков» свободно скользя­ щего по льду, вынужден признать: Вот там, пожалуй, не споткнется, не на паркете, чай, на льду. Так незаметно плетется сюжетная вязь, объединяющая детали в единое целое. Поэма' «Ползунов» стала основой для одноименной пьесы. Молодой тогда драма­ тург не побоялся оставить в неприкосновен­ ности ее столь трудную для сцены стихот­ ворную фактуру, классический четырех­ стопный ямб, да еще и рифмованный. Ре­ шение довольно дерзкое. И, как свидетель­ ствовала тогдашняя критика, успешно осу­ ществленное. Пьесу поставил Алтайский краевой театр драмы, она вышла отдельной книгой. Очень верно увидел силу и слабость поэ­ зии Марка Юдалевича Ярослав Смеляков. «Как-то, читая мою рукопись, Ярослав Ва­ сильевич отложил все стихи о деревне...— Все они пригодны для печати. И, более то­ го, их будут охотнее печатать, чем другие твои стихи. Но те, другие, гораздо лучше. Потому что в них есть автор, с его отноше- шением к жизни. Те — твои стихи, а это стихи, которые ты сочинил». Трудно, наверное, было поэту принять такое замечание. И о деревне он продол­ жал писать не только стихи, но и пьесы и поэмы. Самая значительная из них — «Кру­ тояры». В юбилейной статье о поэзии Мар^а Юда­ левича его земляк Леонид Чикин пишет: «Для меня эта поэма важна еще и потому, что она посвящена памяти Галины Иоси­ фовны, заслуженной учительницы школы РСФСР, сестры поэта, бывшей директором 27-й барнаульской школы... Читая поэму, особенно письма к матери, я, бывший уче­ ник этой школы, узнаю черты характера Галины Иосифовны, вижу ее как живую». История крутоярской учительницы-«посе- Ленки» развернута не хроникально, а в ост­ ром драматическом столкновении. Ее борь­ ба за судьбу Лени Просекова — кулацкого сына, добровольно идущего вместе с от­ цом в далекие нарымские «не столь отда­ ленные» места, оканчивается неудачей. В ее ушах заучит торжествующий голос Ленькиного отца: __ Поселенка, зазря старалась, он со мною остался, со мной. Однако во второй части поэмы злорад­ ное торжество Артамона Трофимовича сменяется драматическими признаниями, когда Ленька уходит добровольцем на фронт, чтобы защищать столь ненавистную его родителю Советскую власть. Сила характера «учительши» проявляется и в том, что ей приходится противостоять не только «стопудовому кержацкому злу», но и подозрительности некоторых друзей, готовых в ее борьбе за Леньку видеть проявление не только интеллигентской сла­ бости и жалостливости, но и того, что дает право на приклеивание опасных ярлыков «оппортуниста» и «правого уклониста». «Крутояры» — поэма полемическая, за­ остренная против потока современной про­ зы и поэзии тех «деревенщиков», что гото­ вы поклоняться в патриархальной деревне чуть ли не любому выявлению ее убожест­ ва, против «деревни старой знатоков», го­ товых умилиться перед любым проявлени­ ем ее квасной святости: Ах, той иконной, той исконной, где все уставы от земли, где встренут вежливым поклоном колодезные журавли. Ах. той здоровой, той кондовой, где кислый квас да черемша. Ах, тихо, слышно, как коровы жуют уютно, не спеша. Обращение к столкновениям 20-х — на­ чала 30-х годов, таким образом, получает актуальную современную мотивировку. М. Юдалевич давно и активно работает в прозе. Его проза — продолжение поэзии. В ней явственно слышны мотивы и темы, уже на­ меченные в стихах, заметна повышенная, свойственная по преимуществу поэтам, взыскательность к слову. Стихотворение М. Юдалевича «Чудаки» начинается с признания: «Я люблю чуда­ ков...» Сказано не случайно. Чудак-человек привлекает М. Юдалевича не только в поэ­ зии, но и в прозе, и в драматургии, и в ли­ тературоведении (вспомним его юноше­ ский интерес к «чудаковствующим» Антону Сорокину и Иоанну Голошубину). «Наосо­ бицу скроенный» человек оказывается не­ обходимым героем его произведений. Че­ рез редкое, странное, непривычное про­ свечивается характерное, существенное. Че­ ловек «не от мира сего» в его творчестве естественно входит в плотную атмосферу общественной жизни и оказывается там на своем месте. Таков герой повести «Давно отгремела война» — инвалид войны Кешка-голубятник, балалаечник, из породы тех, кто, по сло­ вам Михаила Светлова, может прожить без необходимого, но не может без «лишнего». А про талантливого поэта из той же повес­ ти «Давно отгремела война» рассказывают, что он «спрашивал хлеб в аптеке и, полу­ чив однажды гонорар, хотел купить водо­ лазный костюм». Учитель химии Сан Саныч из одноимен­ ного рассказа по уши погружен в свой предмет, артистически увлекает им ребяти