Сибирские огни, 1980, № 9

184 ЕФ. Б Е Л Е Н Ь К И Й за — зеркало души» — усваиваем мы уже на пороге жизни. И о том же, как будто, у Юдалевича стихотворение «Глаза»: Говорят, что друзей по глазам узнают — лжет приятель тебе, а глаза выдают. Если девушка любит, опять же глаза — все в глазах — и любовь, и расчет, и гроза,- Но это только первая часть. Вторая — резкая антитеза, полемический поворот, где старая истина хотя и не опровергается начисто, но в нее вводятся коррективы, столь существенные, что колеблют самую истину: Но бывало, бывает, вы знаете сами, даже девушки лгут голубыми глазами. Жены, жены, которые смотрят невинно, и в глазах ничего, кроме правды, не видно. И приятель, чьи взгляды участьем лучатся, лицемерит и лжет — и такое случается, и такое не сразу откроется нам... Ах, какие глаза достаются лгунам! Неожиданная, парадоксальная концов­ к а— один из излюбленных приемов Марка Юдалевича. Стихотворение «Читает девуш­ ка роман о физиках» как будто проникну­ то восхищением перед «рыцарями науки», «идущими на грозу». Но завершается оно неожиданно: О, эти физики! Но я напомню вам: все это лирик написал. Художественный мир Марка Юдалевича ясен и определенен. Михаил Светлов гово­ рил ему: «Как вы любите ставить все точки над этим самым «и»1. Верно говорил, но таков уж характер поэта, не терпящего недомолвок и двусмысленности. «Магия поэтической бессмысленки», столь обожаемая иными поэтами, противо­ показана стихам Марка Юдалевича. Он стремится сказать не только красиво, но и понятно, чтобы чувство и мысль обязатель­ но дошли, «достучались». Не знаю, как он относится к Осипу Мандельштаму, но строки: За блаженное, бессмысленное слово Я в ночи январской помолюсь... должны быть ему чужды, хотя их с востор­ гом иногда цитируют и поныне. Он поэт думающий, серьезно озабоченный про­ блемами своего времени. Писавшие о поэзии М. Юдалевича неиз­ менно отмечают ее философскую «заквас­ ку». Но оголенная мысль чужда его твор­ честву и прорывается лишь изредка, обыч­ но в стихах откровенно газетного плана. Свои взгляды на поэзию он, на мой взгляд, высказывает устами в чем-то очень близкого ему персонажа романа «Трид­ цать второго не будет» — поэта и драма­ турга Владимира Николаевича Лесникова. Смысл его «доморощенной» теории на сей 1 «Сибирские огни», 1977, № 12, с. 184. счет заключается в том, что главное в поэ­ зии — «передача, внушение каких-то чувств, если хотите, заклинание ими...» В качестве образцов таких «заклинаний», выполненных «бесхитростно, просто, даже примитивно», приводятся фетовское «Я пришел к тебе с приветом» и светловская «Гренада». Их «прелесть происходит от заложенных в стихах необъяснимых, вернее, еще не объ­ ясненных частиц», «сгустков человеческих эмоций», имеющих свойство возбуждать подобные эмоции у миллионов людей. К этому, очевидно, стремится и сем М. Юдалевич. Его поэзия серьезна. Слова «Служенье муз не терпит суеты», кажется, должны быть М. Юдалевичу особенно близки. Его стихи трогают значительностью тем, не тер­ пящих громких слов и декламации, граж­ данственностью, смысловой нагружен- ностью. Озабоченность содержанием определила всю ритмическую избирательность поэзии Марка Юдалевича. Он очень чуток к звуча­ нию стиха, но чужд какому бы то ни было ритмическому или звуковому щегольству. Он не выходит за рамки просодии клас­ сического стиха, лишь изредка допуская, всегда мотивируемые движением мысли, тонические вкрапления. То же и в рифме. Она у Юдалевича, как правило, точна. Но­ вации современной рифмовки он допускает с большой взыскательностью. Как, напри­ мер, в следующем четверостишии: Наверно, виновны не годы, мелькавшие, словно цветы. Не годы виновны, а горы, которые были круты. В книге «Талица» большой раздел оза­ главлен «Восьмистишия». Они очень харак­ терны для поэта. Ибо эта строфическая форма требует, чтобы в малый размер бы­ ло заключено значительное содержание, оригинальная мысль. Вот одно из восьмистиший: Где споров нет, там нет единодушия, там в лучшем случае прекраснодушие, а может быть, простое равнодушие, а может быть, холодное бездушие. А может быть, и хуже — лицемерие, а может бытЪ, бесплодное безверие, и подхалимство, повышенья ждущее,— все может быть, но не единодушие. Оно как будто рассудочно, из него иск­ лючена сколько-нибудь заметная метафо­ ричность, но все компенсируется напором чувства, искусностью -построения и, прежде всего, пафосом высокой и подлинной граж­ данственности. И оно не одиноко в подборке. С ним пе­ рекликается другая миниатюра, где также все подчинено логике мысли, только здесь на помощь своей нравственной идее поэт призвал яркое поэтическое сравнение: Плохое слово — «полуправда», куда точнее «полуложь» От полуправды прямо, прямо не к правде, а ко лжи придешь. Нельзя кипящую лавину ни раздробить, ни раздавить. И не отделишь половину от правды, честности, любви.