Сибирские огни, 1980, № 9

г о д ы и к н и г и 183 Ныне, когда от годов войны нас отделя­ ют три с лишним десятилетия, ее ветераны по праву с гордостью называют себя поко­ лением, которому «исторически повезло» (С. Наровчатов). Они даже называют это поколение своей «родиной во времени», очевидно, имея в виду те общие высокие духовные и нравственные качества и то чувство фронтового братства, что отличает фронтовиков, участников Великой Отече­ ственной. Военный опыт остается для Марка Юда- левича сгустком жизненного опыта, из него он черпает критерии нравственные, им он меряет людские отношения. «Кто может изменить в любви, тот и в бою предаст, по­ жалуй!» Эти афористические строки поэт Леонид Чикин цитирует во вступительной статье к юбилейной книге стихов Марка Юдалевича. Он замечает, что «для поколе­ ния, прошедшего войну, эти стихи были откровением... Многие из нас, пережившие войну, могли бы подписаться под этим сти­ хотворением». Военный опыт подготовил поэта к худо­ жественному освоению мирного времени. Нет-нет, да проскользнет в его прозе срав­ нение: «Когда человек получает вторую рану, у него начинает болеть и первая». Это размышляет один из персонажей повести «Газетчики», получивший неожиданную сердечную рану. За персонажем заметен автор с его мироощущением, рожденным войной. Послевоенный путь М. Юдалевича не был усеян розами. Вот хотя бы один из эпизодов мемуарной книги «Однополча­ не»: «В 1949 году я неожиданно оказался без работы. Грозный приказ гласил: «За грубые политические ошибки от работы ос­ вободить. Выходного пособия не выда­ вать». Год спустя приказ этот, как совер­ шенно безосновательный, был отменен, и я вернулся на редакционную работу». Не надо обладать большим воображением, чтобы представить себе состояние уволен­ ного «за грубые политические ошибки» журналиста, пока не наступил этот «год спустя». Он имел полное право сказать о себе: Жизнь учила меня, утюжила, изгоняла и вновь звала... Духовная сила поколения, которому «ис­ торически повезло», помогала М. Юдале- вичу преодолевать с достоинством вез невзгоды. «Художник, пишущий в тех или иных местах, должен иметь синими кровные свя­ зи. Должен знать здесь и село, и город, и настоящее, и прошлое. Должен жить этим». Слова эти произносит один из героев ро­ мана Марка Юдалевича «Тридцать второго не будет». Они предельно четко деклари­ руют один из важнейших принципов твор­ чества самого автора. Рожденный в Сиби­ ри, большую часть своей жизни живущий в Барнауле (исключение — годы студенче­ ские и годы войны), он, кажется, каждой клеточкой своего духовного существа про­ питан ароматом родной земли и знает о ней все — прошлое и настоящее. Алтай — его тема и любовь, его лирика, эпос и драма. «Песня моя, Алтай» — так названо одно из его стихотворений. Оно декларативно, программно. И завершается открытым за­ явлением, которое могло показаться из­ лишне прямолинейным, если бы не под­ креплялось всем строем, всей сутью того, что он написал: Пусть же песня моя вечно дружит с Алтаем, ведь Алтай — ее кров, ведь Алтай — ее кровь, Я ведь ритмы стихов неизменно сверяю по извечному говору спелых хлебов. Локальна топонимика его стихов. Один из своих стихотворных сборников он назвал «Талица» — по имени таежной речушки, что не значится «на карте мировой». В его сти­ хах мирно течет родная речка Чуя и дру­ гие реки отчего края. В его картину Алтая входит не только традиционный пейзаж, тот, что увидели и воспели еще Георгий Вяткин, Петр Дра- верт, Георгий Гребенщиков, Иван Тачалов и другие поэты Сибири. Для Марка Юда­ левича Алтай — это и «сторона заводская», и совхозные целинные земли степной Ку- лунды. Влюбленность в родной край у него ес­ тественно, без заметного педалирования, сливается с любовью к России, ко всей земле. Одно стихотворение он полемиче­ ски начинает: «Я с детства люблю ино­ странное». И его иностранное, дейст»и- тельно, нельзя не любить — это страни книг детства, по которым скачет «индий­ ский вождь Чингачгук», течет река Миссу­ ри, побеждают герои Бастилии, сражаются бойцы республиканской Испании и рево­ люционной Кубы. Стихотворение заверша­ ется парадоксальным, но в сущности впол­ не логичным двустишием: ...Я с детства люблю иностранное, мне Родина так велит! Он путешествовал по другим странам. Его туристское зрение избирательно. Из увиденного на площади Святого Петра в Ва­ тикане он выхватил диссонирующих и с ак­ сессуарами античного Рима, и с современ­ ными лимузинами каким-то «нелепым вет­ ром» занесенных сюда лошадей. Но увидел он и смысл неожиданного явления: Но подходят к вознице туристы, кто-то вынул тугой кошелек... За редким неожиданно замечено ти­ пическое. И, может быть, все это выгляде­ ло бы излишне назидательно, если бы не завершающее четверостишие: Побежала дорогой привычной длинногривая лошадь-такси. И во всем лошадином обличье — лошадиная доза тоски. Многие стихи Юдалевича построены на парадоксах, на полемике с устоявшимися истинами, казалось бы, незыблемыми ак­ сиомами нашего нравственного мира. «Гла