Сибирские огни, 1980, № 9

180 Н. К О Н Д Р А Т Ь Е В После тягостного пребывания в бурсе, со временем которого совпала болезнь, подорвавшая его здоровье, изменившая его внешность и голос, Василий озлобился на всех. Жил он одиноко в зимовье, делал сам вер необходимое. Никогда и никто не видел его веселым или просто разговари­ вающим с кем-либо. Даже от матери и от­ ца он отделывался двумя-тремя словами, сказанными сквозь зубы неприятным голо­ сом. Единственным удовольствием Василия была трубка, а любимым занятием — по­ чинка обуви и сбруи. Причем делалось все это без разговоров: побродит Василий тай­ но по двору, унесет все неисправное, по­ чинит и, тайно же, положит на место. Рассказ о жизни Василия, «вовсе не жи- той, не испытанной», о его конечном при­ мирении с ней, об изменившемся его отно­ шении к родным, у которых он просит прощения за свою прежнюю грубость, на­ конец, рассказ о его ранней смерти — все это вносит в роман и высокий драматизм, и высокую человечность, и, одновременно, настораживает читателя задолго до изо­ бражения главного в романе — бурсы. Ва­ силий, имея в виду Ваню и Пашу, которых хотят направить в нее, говорит: «Схорони­ те вы их лучше теперь же, в воду брось­ т е — под мельницу, в лес — лешему сведи­ те,— все будет лучше!» При упоминании о бурсе тон повество­ вания в романе сразу меняется. Уже в этих упоминаниях появятся резкие слова и целые характеристики, уничтожающие сравнения, саркастические замечания, да­ лекие от незлобивой усмешки и даже иро­ нии. Все они обусловлены гневом челове­ ка, вынесшего страшные испытания бурсы. Тот же Василий Ефимович назовет ее «по­ ганой ямой», в которой бурсаков могут заесть вши и крысы, а сам автор, обычно сдержанный или ироничный, скажет пря­ мо: «У нас, в городах, над покойниками никогда так не плачут, как плакали наши матери, провожая своих детей в школу мудрости». И вот в 11-й главе автор дает разверну­ тое описание бурсы: «Дребеденская бурса сыздавна пользовалась громкою извест­ ностью не только во всей дребеденской епархии, но и далеко за ее пределами. Не то, чтобы здания бурсы были блестя­ щи и чересчур удобны,— нет, этим ни одна бурса не может похвалУться до сего дня. Дребеденская бурса в этом отношении да­ же поотстала от других бурс. Зимой, на­ пример, полагалось отапливать в ней толь­ ко пять жилых комнат, да и то через день (исключая комнат, занимаемых начальст­ вом), а классы не топились вовсе... На каждого бурсака денег отпускалось ровно столько, сколько нужно, чтобы чело­ век не умер с голоду и холоду, не буду­ чи, однако, никогда сытым и одетым. Но и из этой суммы начальство умудрялось еже­ годно делать экономию, ибо за экономию его награждали. Понятно, что со всем этим сопряжены были маленькие неудобства для бурсаков. Многие из них не могли вы­ держать спартанского образа жизни... Но уж зато те, кто выносил все эти испы­ тания, те выходили настоящими молодца­ ми. Их уж ничто впоследствии не могло пронять — ни огонь, ни жупел». На правах полновластного владыки управ­ ляет бурсой смотритель Иван Павлович Струфиев. Он «аккуратно, без пристрас­ тия и пустого снисхождения, сыпал удары на известные части учеников, научая их прилежанию и благоповедению». Иван Пав­ лович закончил духовную академию, в ко­ торой «зачерпнул в свою голову такую пропасть премудрости, что мог бы насы­ тить ею целый мир, если бы только мир догадался обратиться к такому источнику. Если и было на свете что-нибудь такое, че­ го он не знал и чему его не учили, то все это, по понятию его учителей, было вздор, ересь, богохульство, и все люди, кроме учившихся в бурсах,— дураки». Вся система воспитания в бурсе нивели­ ровала не только бурсаков, но и учителей. В пределах бурсы — «и учителя, и инспек­ торы, и смотрители, и служители одинако­ во грозны, одинаково страшны. Иной от природы добрый, мягкий, иной франт, по­ веса... а придет в класс — боже ты мой милостивый!.. Чего только он не делает с ребятами, чтобы они не забрали себе в го­ ловы «черт знает чего»!» Впрочем, Загоскин все же пишет и о не­ котором различии между «менторами» бурсы. Один, например, задает «отсюда и досюда» и ежедневно первую половину классного, времени спрашивает урок, вто­ р ую— употребляет на расправу с незнаю­ щими; другой тоже задает уроки ежеднев­ но «досюда», но расправу чинит прежде, нежели начнет спрашивать урок; третий — добрейший человек — задавал урок на це­ лую неделю и приходил только однаж­ д ы — спрашивать урок и расправиться. И далее, после общей характеристики бурсы, на примере нескольких дней ее жизни в романе дается широкая картина быта и нравов этого «заведения». Здесь и обряд введения новичков в класс, и опи­ сание обращения с ними старожилов, и рассказ о цензорах, об аудиторах и секуто- рах, и о том, как проходили завтраки, обе­ ды и ужины, о занятиях в классах и «долб­ не» после них, о наушничестве, угодниче­ стве и лести, жестоких наказаниях и бурсацких «шутках» и проч. и проч. И у авторё, стремящегося держать себя в руках, все же вырываются такие сло­ ва: «Счастлив тот, кто, вынесши все эти муки, не окаменел сердцем, в ком оста­ лась еще способность что-нибудь пони­ мать, чувствовать, любить что-нибудь! Но много ли таких счастливцев? И что удиви­ тельного, если после многих лет, проведен­ ных детьми в этой смрадной, удушли­ вой атмосфере розог и всякого рода унижений, в наготе, холоде и голоде, из них выходили в жизнь дикие уроды, мрач­ ные фанатики и черствые эгоисты? Что уди­ вительного, что эти люди, став на места своих воспитателей, целую жизнь мстили на детях за свою погибшую молодость, губя и следующее поколение». Одним из тех, кто, пройдя все ступени духовного образования, не ожесточился,