Сибирские огни, 1980, № 8

66 ТАТЬЯНА ПРОСЕЦКА-Я наши мальчишки, а не длинная, душистая папироса. Обыкновенно я глаз не могла отвести, когда Альвина курила! Как она держала меж тонких пальцев эту длинную папиросу, как небрежно гибкой кистью сбрасывала пепел на ковровые дорожки или постукивала по краю хрус­ тальной вазы! Сейчас она с силой прижала папиросу ко дну тоненько­ го, просвечивающего розовым, блюдца и сказала, что у нее болит го­ лова. Голова была замотана шифоновым шарфом, и под ним ясно обрисо­ вывались бараночки бигудей. Она попрощалась со мной, не поднимая глаз. На блестевшем от крема лице выделялись выщипанные узенькими дугами брови и губы, накрашенные только посередине, ярко-алым бан­ тиком. Кимоно с драконами валялось в ванной, где шумела вода, вместо него на Альвине был белый пушистый халат. На следующий день, сколько я ни звонила, мне не открыли... Так продолжалось еще три дня. Я чувствовала себя как спутанный конь, я была полна сил и желания отрабатывать обещанный «батман- тандю-жете», и вот —закрытая дверь, хотя за ней кто-то есть, все время дома кто-то был! Я сидела на лестнице, на подоконнике лежал портфель —после школы я всегда бежала сюда. Окно в подъезде было пыльное, закопчен­ ное, между рамами валялись высохшие мухи, от каменных ступенек пробирал холод, на перилах выцветшей тряпочкой повисло старенькое трико, подаренное мне Альвиной в первые недели нашей дружбы... С отчаянной решимостью выяснить, что же с ней приключилось, я стала нажимать на кнопку звонка, прерываясь лишь на секунду, чтобы он не перегорел. Дверь распахнулась. На пороге стоял мужчина в кителе, но в домашних шлепанцах, с мокрыми, только что причесанными волосами. Он смотрел сердито, хотя уже было видно, что сердиться он заканчивал, и рассматривал меня внимательно, и готов 'был улыбнуться моему от­ чаянию, и смущению, и надежде, что все закончится благополучно. — Это тебя зовут Юля? — Меня... Альвина Гиацинтов... Георгиевна... она...—севшим вне­ запно голосом пыталась я отодвинуть ожидаемое объяснение. — Альвина Георгиевна больше не будет тебя учить, девочка. ...На­ верное, ты сможешь заняться спортом, бегать-прыгать... — Увидеть ее можно? — Нет, пожалуй, не стоит, она сама переживает, она мягкая... ...Как подвела меня цветочная Альвина! В секунду рухнула наша дружба! Мне было больно слышать, как перемывали во дворе «балери- нин» роман с этим военным, а я уже вкусила радость преодоления своей неуклюжести! Тело становилось послушным, позиции вывернутых ступ­ ней давались уже легко, я мечтала, чтобы руки и ноги, коли они мои, подчинялись с удовольствием и полностью. Рассказать о самом важ­ ном можно, оказывается, и движением, и полнее, и точнее, чем сло­ вами! Как передать теперь ту радость, какую чувствовала я, занимаясь с Альвиной танцем, и ту постыдную ненужность, когда она выставила меня! А жить стоило, если можно было скользить, бешено вращаться и замирать под музыку,—только так хотелось, и никак иначе! Все проис­ ходившее вокруг я слышала в ритмах и мелодии: то плавной и спокой­ ной, но это редко, перед сном, чаще —с резкими перепадами и паузами, когда слышен только завораживающий, жутковатый перестук неведо­ мого инструмента, отбивающий секунды напряженной тишины. Так бы­ ло, когда я цоложила руку на голову Пурги или когда стояла лицом к лицу с хулиганом по кличке Замок. Замок и Руль были вожаками двух враждовавших групп, объеди­ нявших ребят по региональному принципу.' Сшибались они не часто.