Сибирские огни, 1980, № 8

62 ТАТЬЯНА ПРОСЕЦКАЯ толково распланированные делянки с рожью, пшеницей, овсом. Необык­ новенно богатым был школьный цветник, мамина гордость! Такой и за­ помнилась она мне в те годы: на голове платок —весенний ветер ковар­ ный! —в руках лопата, вокруг ребята тоже с лопатами. Долго колдовали над грядками и делянками, вымеряли их по веревочке, копались с семе­ нами, потом с прополкой, поливкой —так каждое лето. Она никогда не уезжала в отпуск. Руки ее, чаще всего, бывали в земле, лицо обожжено солнцем. Может, поэтому так скоро состарилась кожа? Я не видела у нее кремов, помады, украшений. Из таинственных и влекущих женских ве­ щей помню стопку белейших батистовых платков с вышитыми в уголках буквами ее инициалов, серые замшевые перчатки с выпуклыми застеж­ ками, украшенными оленьими головками, и граненый флакон с высокой прозрачной пробкой —любимые мамины духи «Анемон». Мы сидим с ней у телевизора. На экране певица в белой кружевной шали на строгом вечернем платье. Она исполняет вокальный цикл «Рус­ ских тетрадей». — Прекрасное сопрано, драматическое! —говорит мама и делает звук чуть потише. Губы у певицы сложены колечком, в глазах страдание от душевного холода и одиночества. — Холодно-о мне, хо-о-олодно, о зима моя мо-о-ро-озная! —жалу­ ется певица своим драматическим сопрано. Аккомпаниатор самоотрешен­ но высекает из рояля льдистые звуки, крыльями порхают его пальцы над клавиатурой. Мама задумчиво смотрит на них и говорит: — Валеночки тебе надо подшить отнести... Так и не удалось мне в сознательном возрасте увидеть маму моло­ дой и красивой! Щеки ее давно утратили упругость и нежную белизну, волосы, густые и русые, поредели и словно пересыпаны солью, малень­ кие руки, которыми любуюсь я на старой фотографии, тоже сейчас дру­ гие—с утолщенными суставами и набухшими венами... И все-таки она красива! Все, что происходило с нами в жизни, оста­ вило след на ее лице, а кто же отречется от своей жизни! Дымка золотая, придоро^сная . .. Когда деревья были большие, а трава густая и высокая, я думала, что по вечерам солнце опускается прямо в нее. Темно-багряный шар пря­ чется в прохладную траву и спит в ней до утра. И всю ночь светится луг багровым светом, потому что там отдыхает от дневной работы и медлен­ но остывает солнце, чтобы утром снова выплыть, подняться на небосвод и вновь, палить, освещать и согревать землю. В детстве, почти у каждого, есть такая трава и такой луг, в котором легко было потеряться. Большие девочки, подхватив меня под мышки, куда-то бежали. Я не успевала, слабые ноги подгибались, скользили по траве, а девочки со смехом и криками бежали по цветущему лугу и тащили меня почти во­ локом прямо к багровому солнцу. Было больно рукам, крепко сжатым маленькими горячими ладоня­ ми, было страшно смотреть на заходящее солнце, а стебли травы хлес­ тали по лицу. Горластые, веселые девочки забавлялись, а меня распирал протест. Мне не нравилась эта игра, не нравилось, что меня тащат воло­ ком, хотелось, чтобы пришла мама, кто его знает, чего мне тогда хоте­ лось и отчего я плакала. Невозможность высказаться, вырваться, ощущение несвободы, бес­ сильного протеста и отчаяния, что меня не слышат, безъязыкость мучают и сейчас с той же безысходностью. Я постоянно возвра-