Сибирские огни, 1980, № 8

50 ТАТЬЯНА ПРОСЕЦКАЯ *— Кто это —Адити? Имя какое красивое! — Индианка. Очень тяжелая была, все время на капельницах, еле вытащили ее из буддийского рая, и вот —на тебе! От куриного мяса отказывается, ей сейчас оно во как нужно! — Она по-русски совсем не понимает, только одно слово говорит «больно»! — Как с ней тогда разговаривают? — По-английски врачи говорят, здесь много иностранцев стажиру­ ется. Из детского отделения индиец доктор Шокти приходит, бенгали, что ли, их язык называется, он тоже ее уговаривал, что мясо нужно, иначе грудина плохо будет срастаться... — Надо же, только «больно» запомнила... такая нежная, красивая, голос —тоненький, как у птички... — Если она никогда раньше мяса не ела, зачем ей про курицу сказали, съела бы и не узнала! — Куриная нога в бульоне плавала, как не узнать! Вот что зна­ чит—вера, помирать будет, а не согрешит! — Уговорят, у нее дома двое ребятишек дожидаются, муж приез­ жал, аж голубой от волнения за нее, в Красном Кресте работает, авто­ бус водит... Несколько дней Адити была центром внимания. Из холодильника несли самое вкусное и отсылали с сестрами в реанимацию, искренне радовались, когда Адити перестала отказываться от бульона, а вместо гранатового сока согласилась пить брусничный. Забылось, как по утрам, расчесываясь, индианка смазывала густые черные пряди волос кокосо­ вым маслом, чем очень мучила соседок по палате. Кислородное голода­ ние делает здешних больных чувствительными к малейшим запахам, даже к духам и одеколону. Адити острый аромат масла казался лучшим запахом на свете. Ей пытались объяснить, что другие от него задыхают­ ся, она недоумевала: как это может быть, жестами показывала, что оно полезное, какие от него блестящие и душистые волосы, предлагала попробовать —хоть смейся, хоть плачь! В палате их было пятеро: Этери, Милена, Адити, Марыля и Вера. Этери Харадзе уже оперировали здесь три года назад. Ей стало на­ столько лучше, что она вновь вернулась на работу —техническим переводчиком в научно-исследовательский институт. Этери очень хотела иметь ребенка, она решилась родить, но роды были неудачные, ребенок погиб, а с мужем начались ссоры, потом развод, и Этери свалилась. Ей предложили повторить операцию. Невысокая, полноватая, с сумрачными глазами и пушистой челкой, Этери не была красавицей, но от ее низкого голоса, плавных движений становилось хорошо и спокойно. Меж индианкой и остальными женщи­ нами она выполняла добровольные обязанности посредницы и перевод­ чицы. Болгарку Милену понять не составляло труда, она разговаривала на русско-болгарско-украинской смеси, и звучало это очень славно, ее певучий, немного неуклюжий выговор женщины незло передразнивали. Милена первая хохотала, когда путала русские пословицы с болгарски­ ми поговорками, и получалась смешная нелепица. В общем, женщины понимали друг друга. Любопытные, они узнавали вещи, непривычные, непонятные вначале. Этери не была старше всех, но как-то получилось само собой, что она опекала Адити и Веру. Мать Веры, Наталия Антоновна, растроган­ ная отношением к Дочери, принесла большой альбом с красочными репродукциями дагестанской чеканки и серебряных старинных украше­ ний. Утром Вера преподнесла альбом Этери и поцеловала ее: Адити, увидев это, зажмурилась, закрыла лицо руками в блестящих витых браслетах, запричитала что-то жалобно-укоряющее. С трудом поняли,