Сибирские огни, 1980, № 8

С В Е ТО Ч с е л ь с к о й к у л ь т у р ы 169 ходом сплошной коллективизации. В состав ее входил и Борис Леонтьевич. Пребывание его в коммуне совпало с подготовкой постановки комедии «Недоросль». А за два дня до объявленного спектакля тяжело за­ болел Алексей Абрамович Зайцев, которо­ му была поручена роль немца-учителя Вральмана. Спектаклю грозил срыв. Меж­ ду тем афиши о нем уже висели в несколь­ ких селах района. Тут-то и выручил нас гость. — Знаете что, Адриан Митрофанович,— сказал он мне,— давайте-ка я попробую сыграть Вральмана. Предложение обрадовало меня. Мы за­ сели за пишущую машинку. Он диктовал мне текст роли Вральмана, я печатал. Це­ лую ночь я «режиссировал», а Борис Ле­ онтьевич репетировал. Обладая крепкой памятью, он за четыре «прохода» выучил роль наизусть. Сообща мы придумали ми­ зансцены, жесты, мимику, интонации реп­ лик и монологов. Изобретательность писа­ теля изумляла, и я радостно учился у него. Вечером следующего дня шла генераль­ ная репетиция в гриме и костюмах. Борис Леонтьевич не только сам неузнаваемо преобразился в уморительного Вральмана, но и помог найти весьма характерный грим всем персонажам комедии. А когда на спектакле он разговаривал с партнерами, коверкая русскую речь, но искусно де­ лая ее понятной зрителю, в зале стоял беспрерывный смех. Партнеры Бориса Леонтьевича тоже давились от смеха и едва произносили свои реплики, особенно в конце третьего акта, в сцене расправы Ку- тейкина и Цифиркина с ненавистным Враль­ маном. Сидя в суфлерской будке и лю­ буясь игрой писателя, я порой забывал даже подавать актерам слова их ролей. Горбатов сумел сразу войти в души ком­ мунаров. После спектакля актеры и зрите­ ли обступили его и горячо благодарили. А простодушная и порывистая бабушка Ан­ на Прохоровна Бочарова пробилась к нему и попросила: — Сынок, дай я тебя поцелую! И под дружные аплодисменты чмокнула его в щеку. Работая с Борисом Леонтьевичем над ролью Вральмана, восхищаясь его сцени­ ческими выдумками, я не сомневался, что он прошел добрую театральную выучку, не иначе. — Откуда у вас такое знание сцены?! — спросил я его.— Уж не из студии ли Стани­ славского? Он добродушно улыбнулся: — В студии Станиславского не был, но в актерском мире потерся изрядно. О том, что Борис Леонтьевич страстно любил театр, я через тридцать лет с лиш­ ком узнал из достоверного источника. Мне удалось по переписке познакомиться с дру­ гом юности писателя — Александрой Пет­ ровной Ефремовой, с которой он делился своими творческими замыслами. «Память у Горбатова была поистине необыкновен­ ной, особенно зрительная,— рассказала она мне в одном из писем.— Театр он лю­ бил самозабвенно. Быть может, вы не зна­ ете, что отец Бориса Леонтьевича был те­ атральным парикмахером. Сам Борис начал выступать во взрослых спектаклях еще малышом. В школьных постановках он был неизменным участником. Сам писал пьесы, сам в них играл. Часто публично читал свои стихи. Любил гримировать участ­ ников...» Среди большого количества писем Гор­ батова, хранящихся в личном архиве Алек­ сандры Петровны Ефремовой, оказалось и письмо, посланное им из «Майского утра». С ее разрешения привожу выдержку из этого письма: «Коммуна «Майское утро». 15.1.1930 г. ...Почта сюда приходит два раза в неде­ лю... Это — та самая коммуна, крестьяне которой критиковали художественную ли­ тературу (помнишь? читала?). Очень много хорошего, интересного...» Некоторые свои впечатления о том «хо­ рошем и интересном», что увидел у нас Борис Леонтьевич, он описал в появившем­ ся 3 февраля 1930 года на страницах «Прав­ ды» большом очерке «Великое переобору­ дование людей». С волнением перечитал я недавно этот очерк, найденный и при­ сланный мне Библиотекой СССР имени В. И, Ленина. В подзаголовке к очерку сто­ яло: «Глушинцы и коммунары». Писатель сопоставлял «Майское утро» с соседней деревней Глушинкой. «Глушинка,— писал он,— имя сборное и нарицательное. Расейское или сибирское, украинское или уральское, всякое село, где домишки худые, а заборы и ставни на ок­ нах крепче крепкого; где межи священны; где колья ограды — воинственны; где спать ложатся зимой в восемь вечера, предварительно обойдя со свечой все вхо­ ды и выходы; где женщины до 16 лет — невесты, в 16 — жены, в 17 — матери, а в 25 — старухи; где каждая хата с краю; где с волками жить — по-волчьи выть,— всякое такое село — Глушинка. Но не вся­ кий житель Глушинки — глушинец. И це­ лостной, нетронутой, старой Глушинки не найти в Советском Союзе. Раскололи ее коммунары, смяли, взбудоражили...» В очерке дано несколько коротких, но точных портретных зарисовок коммунаров: моего ученика, актера Акима Ивановича Бочарова, энергично помогавшего прово­ дить коллективизацию в Глушинке; очень популярного председателя «Майского ут­ ра» Ивана Алексеевича Носова, о котором я уже упоминал. Рассказывая о нем, Бо­ рис Леонтьевич нарисовал типичную для того времени сценку: «— Въелся ты мне!... Въелся ты всем нам! — крикнула Носову на сходе одна гор­ ластая баба. И в этом ее крике было столько ненави­ сти и отчаяния,— писал Горбатов.— Рушится старая Глушинка, оттого и истошно кри­ чит... Иван Носов, верно, «въелся» глушин- цам... Бывший батрак, теперь председатель старейшей коммуны, он цифирью, по-хо­ зяйски доказывает превосходство коммуны перед Глушинкой...»