Сибирские огни, 1980, № 7
НЕТ ТЕАТРА ПЕРИФЕРИЙНОГО... 177 общественные вопросы), где люди помо гают друг другу постоянно, закономерно, где расцветает любовь молодых и тихо тлеет, светится, точно угольки большого костра в ночи, чувство старика Аба и его жены. Без назидания и дидактики вырастала мысль спектакля. А финал не рождался... Он явился внезапно, и никакого другого уже не могло быть. «Ушел Аба в светлый осенний день»,— доверительно и печально извещал молодой герой, стягивая с головы кепчонку. И ста рик, сидевший посередине сцены на табу рете и только что говоривший с женой о жизни и смерти, тоскуя душевно, замирал с трубкой в зубах — на пергаментно-муд рое азиатское лицо его физически ощути м о падала тень смерти. «На него надели лучшую шубу на лись ем меху»,— и шубу накидывали на ста рика. «...шапку из рысьих лап»,— и шапку на него водружали. «В могилу положили седло, арчимаки...»— и все это торжественно складывали к его ногам. В величайшем почтении обряжали Аба в последний путь — то есть на глазах у зри теля совершался обряд погребения. И вот Аба уже не Аба, а тот каменный человек, что смотрит через века — «счаст ливы ли алтайцы, его потомки?» А люди его села продолжали жить своей сложной, трудной и счастливой жизнью... Духовное богатство народа, его культу ра, преемственность поколений — все ра зом воспринималось в финале, охватывало дрожью. Мария Гавриловна помнила, как шла на сдачу отрывка к Эфросу. «Стеклянный зве ринец», ее дебют,— сама ставила, сама иг рала. Она не знала, что вышло. Летела по улице Горького, наткнулась на кого-то — серый костюм, голубые глаза и неожидан ные слова: «Какое у вас взволнованное ли цо, с вами случилось счастье!» Счастье!.. Бывает, что рождается что-то точное, что на всех оказывает действие, И тогда — да, сча стье. Тогда — театр, вдохновение, голово кружительное упоение. Что за старомодное слово! Но сегодня и в нем точность. Неожиданно, как еще никогда, слитна и органична труппа: С. Санашез (Аба) и А. Ва лина (Эштен) — ведущие прекрасные акте ры, и воспитанники новосибирской доброй школы — Ж. Эндокова (Яманай), И. Охрина (Фатима), А. Чекурашев (Кейлюк), В, Тюх- тенев (Эрден, внук Аба), и совсем моло дые, едва прикоснувшиеся к сценическому искусству,— В. Тысова (Тари, жена Аба), С. Тондоев (Монкуш, внук Аба), И. Минако- ва (Кымыс), М. Сандина (Нина). Она знает, что это удача. Маленькая, собранная, в длинном, легком, глухом пла тье с трехэтажной фантастической юбкой— бледное лицо поднято, рот ало горит,— она выходит на сцену и бросает вызов в зал, настроенный нервно, кое-где отчуж денно, готовый упрекнуть в незнании ал- . тайской жизни. То, что сегодня увидят, го ворит она, должно вехой войти в историю культуры Алтая — сегодня они услышат со сцены слова и мысли сегодняшнего алтай ца, биение его сердца. Зал замирает, а затем — затем взрывает ся аплодисментами, бурей аплодисментов, криков, сияющих глаз. Нет, не потому, что увидел точную копию своего соотечествен ника,— и это, конечно, но плюс еще что-то, помноженное на откровение. Взор ее ищет в зале двух очень близких, родных людей — они тут, ее дочери, не успевшие еще заявить о себе художницы. Яна и Лена — как две азиатские реки в ее жизни: бурные, стремительные, своенрав ные. Удивительно, как скоро кончается лег кость и вновь обступают и давят заботы. Душа поет, и вся она еще в выпущенном спектакле, но уже с раннего утра в театре: не готовы костюмы, не все ясно с гастро лями, заболела актриса, нужно срочно вво дить другую, заготовить программки, зака зать афишу, переговорить с фотографом, утешить художника,— что еще? А, приехал Каинчин, талантливый прозаик, сделавший инсценировку своей повести «Голова ж е ребца». Надо вплотную решать с постанов кой. Очень хочется поставить, но пусть это удовольствие достанется молодому режис серу. Пусть набирается опыта, мудреет. А пока — закончить сезон индивидуаль ным собеседованием с актерами, прояснить судьбу каждого в театре и будущую на правленность. Затем — творческое собра ние. На собрании сидит деловая, в светлой вышитой кофточке. Блестят порозовевшие скупки, округлый подбородок — смесь жен ственности и твердой решимости. Она ведет разговор о настоящем и бу дущем, о направленности театра, о том, что в 1982 году они отметят пятилетие своего существования,— предстоят гастроли в М о скве, и уже сейчас надо думать о репер туаре. Она меняется на глазах. То хрупко-изящ на, то жестка и требовательна, смотришь и понимаешь: не уступит! — Да-а...— взмахивает темная твердая маленькая рука, раскрытой ладонью квер ху.— По-другому нельзя! Я сохраняю до верие к вам, вы должны быть доверчивы к режиссуре. И помните: нет театра перифе рийного, есть периферийное искусство! Только свой мир, своя восторженная м о дель жизни — с этого начинается худож ник... ♦ ■12 Сибирские огни № 7.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2