Сибирские огни, 1980, № 7

176 МАРИНА НАЗАРЕНКО нуле театр на' четыре года!» Ей бы этак человек семь устроить. Да подготовить; бы административные кадры... Не раз являлась мысль уйти, уехать, от­ дать свое искусство там, где оно будет ' принято легко и радостно,.— ведь иногда уже не хватало сил для борьбы с теми, кто не любит театр, не ценит сложного творче­ ского процесса, не понимает и не может оценить? что предоставил ему художник. Всем трем директорам, которые сменились один за другим, ее репертуар казался слишком сложным, ее постановки смущали непривычностью, ее требования активной поддержки раздражали. И она единолично билась между худо­ жественными и постановочными цехами, взывала к актерской ответственности; «Чув­ ство долга перед театром должно стать вашим определяющим качеством! Каждая встреча ваша со зрителем ответственна! На вас и в жизни смотрят особенно. Моя просьба; стать Человеком и за стенами театра, за кулисами». А #ак осторожно, почти нежно относи­ лась она к актерам, оберегала их творче­ ское состояние, не разрешала никому, кроме себя, вмешиваться в их работу, бо­ ясь нарушить то, чего добивалась: их ду­ шевный рабочий настрой и схваченное, хо­ тя, возможно, не разработанное еще на­ правление роли. Давно поняла Мария Гавриловна, что наиболее острый интерес к театру возни­ кает при встрече с современником. Зна­ чит— на сцену должен явиться алтаец се­ годняшний, человек конца семидесятых годов. Она решилась как-то враз. И пусть были обстоятельства, но важно, что все-таки решилась. Она должна с а м о с т о я т е л ь - н о сделать спектакль на современном ал­ тайском материале исключительно с алтай­ ской труппой, которая давно жаждала такого общения. Повесть Бориса Укачина «Горные духи» говорила о многих проблемах нынешней жизни алтайцев. Инсценировка ее — « М е ­ сяц малой жары» — уже год лежала в те­ атре. Падали в сознание мысли поэта, близкие тем, что бродили в ней. Синий туман сто­ ял в распадке, овевал горы дымкой, под­ ставляя солнечным весенним лучам вер­ шины, за которыми поднимались другие,— а там, за ними, под пиками неприступных скал жило село, в каком происходит дей­ ствие пьесы. Ну, не буквально то, однако же прототип... По старым верованиям те далекие го­ р ы — священны, духи гор сторожат их бо­ гатства и жестоко платят тем, кто пытается их захватить. «Нельзя стрелять золоторогих маралов, нельзя ловить выдр черно-золо­ тистых»,— самый старый человек села дед Аба свято веровал в это. А жизнь врывалась сюда во всем совре­ менном многообразии, и молодежь, глубо­ ко, по-алтайски почитающая стариков, не могла с ними не спорить, не утверждать новой веры — веры в человека, в его силы. Внуки Аба спорят с дедом. Старший, офи- I цер, получает лицензию, стреляет марала и... остается невредим и счастлив. Рушится вера старика, подрезаны его корни — са­ мый старый человек в селе дед Аба уми­ рает. Поэзия гор! Она чувствует ее сильно, остро, она готова стоять вот так, смотреть, как в распадке течет, качается синий ту­ ман,— м о ж н о погрузить в него руки, лицо, захлебнувшись свежестью. Среди гор тут и там по стране возвышались каменные ба­ бы, поставленные человеком в давние вре­ мена, и как бы следили за жизнью... Мысли текли и текли, с ними она выходила к акте­ рам: — Горы — они корректируют нашу жизнь. В нашем театре нельзя брать ма­ ленькие темы. Здесь нужны вопросы как Жизнь или Смерть, Материнство, Совесть, Преданность отечеству,— вопросы вечные, как вечны горы, окружающие нас. А герои в пьесе — жители гор, и для них важны эти вопросы: хорошо или плохо остаться здесь или уйти в другой мир, в другие города и страны? Это значит — жить или не жить. Кто-то расценивает наивно: «Что же, уйти— значит все порастет травою?». Наивно? Нет, точно. Через маленькие сцены из жизни се­ ла идти к обобщению. В этой капле отраже­ но все общество, его философия, вопросы о жизни и смерти — зачем живет человек? Это вопросы общества. По-разному прихо­ дят там люди к утверждению себя на зем­ ле. Иные — да, через уход из села, через чувство: «Я не понимаю себя!» И пусть это не разрешено еще в нем... Отсюда — в перспективе «Федра», эта возрожденческая фигура, утверждение жизни! Не «Макбет», а именно «Федра»! — Да-да-а, надо думать о будущем репертуаре... Она говорила, внушала, актер обрастал мыслями, чувствами и уже нес что-то серь­ езное и мог выразить. А что выразить, ка­ кую философию донести — очень важно. И важно, чтобы поняли в зале. «Да-а!» Это маленькое частое «да-а» она произно­ сила утвердительно, а звук повисал в воз­ духе, словно ожидая ответа, подтвержде­ ния. И пусть даже не все поймут, пусть знают, что здесь, в театре, знают больше, пусть приходят еще, чтобы понять. Они придут, потому что тайна им приоткрылась, хотя и не вся. И все же она металась... Мария Гаврилов­ на понимала закономерность смерти Аба и боролась с ще м ящей жалостью, неприяти­ ем его смерти, которая к тому же могла быть неверно истолкована, особенно людь­ ми подозрительными или... неподготовлен­ ными. Иногда решение приходило во сне. М а ­ рия Гавриловна порой даже ожидала его, как случилось при постановке вампилов- ских «Анекдотов», когда во сне поняла, что иной раз вещи организованнее и умнее людей. Ждать было нельзя, времени оставалось мало. Спектакль выстраивался как лириче­ ские сцены из жизни села, где любят и страдают, решают свою судьбу и утверж­ дают веру в силу и разум человека (было и бурное собрание, обсуждавшее основные