Сибирские огни, 1980, № 7

НЕТ ТЕАТРА ПЕРИФЕРИЙНОГО 175 Горном Алтае писателя. Молодой алтай­ ский режиссер, молодые художники из Москвы, композитор из здешних русских помогли поставить спектакль. Премьера, взволновавшая общественность, укрепила веру, что театр нужен, важен и что она сумеет повести его. Себя она гораздо тверже чувствовала с русской частью труппы, в русской дра­ матургии Володина, Розова, Вампилова. Один за другим выпускала спектакли — «С л ю б им ы м и не расставайтесь», «В добрый час», «Провинциальные анекдоты». Зритель-зритель!... Какой целиной пред­ ставлялся он ей иной раз. Ее, всегда заня­ тую, озабоченную спектаклем, заботил и тревожил зритель. Еще не умели в театре привлекать его, не умели организовывать, не умели вовремя распродать билеты. М а ­ рия Гавриловна выходила в вестибюль, смот­ рела сквозь зеркальные стекла, как стека­ лись люди. Они поднимались и поднимались по сту­ пеням террас— парами, группами, аккурат­ но мыли в лужах под колоннами, в рим­ ском дворике, резиновые сапожки — крас­ ные, желтые. В ту первую весну обувные магазины заливал желто-красный веселый блеск этих самых сапожек. После обиль­ ных снегопадов вдруг вышло мягкое алтай­ ское солнце, и все потекло враз: грязь, лужи, черные чугунные наледи, мокрый снег. В зале множество черных круглых голов, агатовых оживленных, настороженных глаз, лиц, чуть разведенных скулами,— ей нра­ вились эти люди, самолюбивые и силь­ ные,— что-то древнее угадывалось в их корнях. Мария Гавриловна часто сидела в зале — наблюдала, слушала. Конечно же, им все понятно! Понятен ее «Сотников» (инсценировка по Василю Быкову), с за­ таенной тревогой русских берез, простре­ ленных врагом, с фантастическим, жутким наплывом виселиц в финале,— спектакль окончен, а зритель не в силах ни встать, ни аплодировать. Понятна и пьеса «С л ю ­ бимыми не расставайтесь» А. Володина, где графически четкий обнаженный рису­ нок спектакля сочетается с живой плотью характеров, где заводские девчонки, к примеру, болтая холщевымм модными сум­ ками и локтями, в бешеной пляске ведут серьезный разговор. Она любила, чтобы без слов станови­ лось понятно. Любила делать как бы воз­ душный помост между зрителем и словом, действием, деталью. Ведь вещи не сущест­ вуют вне человека, вещи — в людях, л ю ­ ди — в вещах, в каждой реальности — ирре­ альность, невидимое вдруг становится ви­ димым, прорывается. — Да-а,— говорила она,— впечатление должно быть, как от живописи! Во всех постановках Марии Назаровой декорация не меняется, но интенсивность, насыщенность жизни на сцене, изобрета­ тельность мизансцен как бы постоянно из­ меняют и место действия, то сужают, то широко раздвигают рамки сцены и даже каким-то образом втягивают зрителя, как соучастника, в свою жизнь. Именно об этом впечатлении, как о главном потрясении, приходят письма в театр. Значит, пластика режиссерских решений, символика, графичность сцен, скульптур­ ность финалов понятны зрителю. Мария Назарова это чувствует ч отказывается идти на уступки обывательскому вкусу, отказы­ вается ворошить банальные, привычные трактовки, якобы только и доступные пе­ риферии, читай — провинции. «Нет периферийного театра, есть пери­ ферийное искусство»,— убеждена она. Ни­ каких скидок на неподготовленность зрите­ ля! Ее театр в Горно-Алтайске должен быть современным, острым, вызывающим споры, мысли, волнение. «Свой мир, своя восторженная модель жизни — с этого начинается художник»,— она давно восприняла это как заповедь но­ мер один и ожесточенно изгоняет штампы, воспитывая актера ч зрителя, веря, что зри­ тель разгадает ее. Странно, возможно, некстати, но в памя­ ти всплывала тяжесть и радость одного собственного постижения. Родилась она на дальней окраине Якутии в наслеге Куринском — оттуда до Канады ближе, чем до Якутска,— куда на собаках надо было добираться несколько суток. Четыре класса окончила М а ш а в Курин­ ском, десятилетка ж е находилась в Усть- Янском районе, в наслеге Казачьем. Уже две четверти минуло, а отец не ре­ шался отвезти ее в Казачий. Ожидание все росло, и она заклинала, молила кого-то: «Конечно, я поеду, поеду, правда?» Прихо­ дили учителя, стыдили отца, он смотрел, улыбался. Наконец, запрягли оленей. День и ночь, день и ночь, еще день в дороге — тундра, горы, тайга, буран... В пятом классе первое время М а ш а На­ зарова ничего не понимала. Ни слова! Ведь все сразу: и русский, и немецкий, и разные предметы по-русски. А через две недели вдруг поняла какое-то объяснение — смут­ но, словно в тумане. В конце третьей чет­ верти М а ш у ставили в пример. И в театре Мария Гавриловна не идет ни на какие компромиссы. Потому, может, и рождается он в таких муках. А на художе­ ственных советах уже отмечают ее режис­ серский почерк: пластику, графичность, щ е м я щ у ю узнаваемость, скульптурность и неожиданность финалов, они — как осо­ бый, заключительный аккорд, вынесенный в зал. Но все замыслы рухнут, если не будет достойных актеров. Пока же труппа не удовлетворяет ее, и она бьется над повы­ шением профессионализма актеров, ма­ стерства. — Актер становится моим дыханием, продлением строки, многоточием. Я его вижу во сне...— признается Мария Гаври­ ловна. Обеспокоенная судьбой театра, она ве­ зет ребят, на которых возлагает надежды, в Москву, а там идет «врукопашную» во власть имущих организациях, доказывая необходимость помочь *воспитать актера именно для их театра. И двоих принимают в высшее училище и она ликует: «Продви-