Сибирские огни, 1980, № 6

180 ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ народном»; «личное» же начисто отбрасы­ валось, игнорировалось. В связи с этим на­ чались долго не смолкавшие споры о праве поэта на лирическое самовыражение, на полное душевное самораскрытие, на утвер­ ждение своего лирического «я». II Всесо­ юзный съезд советских писателей (1954) внес некоторую ясность во многие из по­ добных вопросов, но литературные баталии долгое время еще не затихали, что, безус­ ловно, мешало дальнейшему плодотворно­ му развитию советской поэзии. Л. Решетников, как и многие поэты его поколения, разумеется, не оставался без­ участным наблюдателем литературной по­ лемики тех лет. Утверждая, что «личность— основа дела и в поэзии, и в бою», он изо­ бражает некоего критика, полиставшего книгу поэта и «изрекшего» на ее полях «ре­ зюме»: «Слишком автобиографично, очень лично: все «я» да «я». Мы-то знаем теперь отлично,— полк сильней одного ружья!..». ■И далее автор стихотворения кратко, но предельно внятно, всего в трех строфах, высказывает, по сути дела, свое отношение и к военной теме в поэзии, и к проблеме лирического самовыражения поэта: А в стихах моих говорилось: «Я летел сквозь огонь вперед», «Не сдаваясь врагу на милость, Грудью падал на пулемет...». Это верно,— тут видно яканье. Но ведь т а м . над седой травой. Каждый платит, летя в т а т а к а н ь е , Только собственной головой... Если это он осуждению Предает, то его хулу Принимаю я без сомнения Как высокую похвалу. («Одному критику». Разрядка автора) ...Народно-поэтические принципы типиза­ ции, столь свойственные А. Твардовскому да и другим советским поэтам (особенно так называемой «смоленской» школы); ши­ рокое использование фольклора, ориенти­ рованность на просторечие, демократизм языка; гибкость полиритмического стиха, соединяющего в себе поэтику классическо­ го и народного стихосложения,— все это было характерно для творчества Л. Решет­ никова с первых шагов его на литературном поприще. В стихотворении «Первый день моей вой­ ны...» внимание читателя поначалу не мо­ жет не привлечь графически четкая и зри­ мая картина поля боя, видимая его участ­ нику, конечно же, «не со стороны»: Луг, расчерченный стволами Пушек, бьющих в небосклон Так, что словно он гвоздями К горизонту пригвожден. Здесь прежде всего бросается в глаза необычайность, «парадоксальность» пейза­ жа (луг, пригвожденный к горизонту «гвоз­ дями»); это наводит нас уже на мысль о противоестественности войны вообще. Д а­ лее меткая, образно-метафорическая на­ родная фразеология передает всю силу, казалось бы, чисто физических ощущений молодого солдата-новобранца: Взрывов черные ряды Поднимают землю дыбом. Дышим ртом, подобно рыбам, Выброшенным из воды. В этой картине-описании не только оче­ видна типично фольклорная окраска обра­ зов и тропов, но и вообще чувствуется склонность автора к разговорно-бытовой манере поэтического письма, хорошо вы­ ражающей склад и особенности характера и мышления, строй речи лирического ге­ роя, его отношение к происходящему. Но этого еще мало для стихотворения. И тут поэт улавливает тонкий психологический нюанс в душевном состоянии героя и вос­ приятии им сражения. Ведь, как ни тяжко ему в этом пекле, он прекрасно видит: Но, как за день до войны — ' Не поздней ничуть, не ранее, Солнце, словно на экране. Всходит с правой стороны. Не взошло еще, а всходит Над землей. Взойдет сейчас. А уж силы на исходе, На счету боезапас. Эти противопоставительные союзы «но», «а» хорошо передают и ощущение героем странности происходящего (такое вокруг творится, а солнце все-таки всходит), и чув­ ство озабоченности, обеспокоенности (солн­ це «не взошло еще», «а уж силы на исхо­ де») — исконно крестьянское жизневос- приятие!.. Затем опять следует противопоставление всему тому, что только что было изобра­ жено; рисуется картина, полная трагедий­ ного пафоса; в герое властно заговорило чувство воинского и патриотического долга: Но на смертном рубеже Все ж стоим мы неклонливо, Хоть и нет уже комдива, Комиссара нет уже. Пусть и нас не будет тоже, Пусть мы тоже рухнем в дым. Ни костей своих, ни кожи, Ни души не пощадим. Далее тонко «поданные» автором рефре­ ны и перефразировки отдельных строк и строф продолжают драматическую линию стихотворения и вносят новые любопытные и важные оттенки и штрихи в психологиче­ скую трактовку образа лирического героя: Принимаю смерть в бою. Но, и гибель принимая, Одного не понимаю Я у смерти на краю: Почему вчсь день, до края, Посреди родной страны, Солнце, на землю взирая. Смотрит с правой стороны? Или сотни душ и тел. На огне распятых этом,— Дело часа? И с рассвета Час всего лишь пролетел? Эмоционально и логически продолжа­ ющий тему жизни и смерти на войне, це­ лый ряд синонимических выражений («на смертном рубеже», «смерть в бою», «ги­ бель», «у смерти на краю» и т. д.) не про­ изводит впечатления навязчивой их по­ вторяемости, самодельной игры словами, но подчеркивает внутреннее состояние, пе­ редает даже своего рода удивление и «не­ доумение» человека, по натуре своей глу