Сибирские огни, 1980, № 6

158 ЛЕОНИД РЕШЕТНИКОВ Последняя наша военная встреча произошла в сыром и холодном октябре все того же сорок второго, тяжелейшего нашего военного года. Те немецкие армии, кото­ рые летом, прорвав фронт на Дону, торопились к Волге, теперь штурмовали Сталин­ град и Северный Кавказ. И хотя наша бригада не была на этом фронте, а топталась в безвестных миру ржевских болотах, мы своими плечами ощущали всю тяжесть нава­ лившейся на Волгу и Кубань беды. Нам не хватало танков, мы экономили на горючем и боеприпасах, потуже подтягивали поясные ремни. И захлебывались в воде, сочившей­ ся с неба, брызжущей из-под ног. Вот в это-то время я, снова приехав в невеселую Москву по служебным делам, оказался в комнатке Суркова, которую он занимал в квартире Константина Симонова, где-то за Белорусским вокзалом, на Ленинградском шоссе. Когда я разыскал этот приют поэта, было уже поздно. Мокрый и грязный, на цы­ почках, я прошел через большую, холодную и скупо освещенную комнату, где Симо­ нов, засунув руки в карманы брюк, ходил из угла в угол и диктовал стенографистке. В маленькой боковушке, у стола, освещенного неяркой настольной лампочкой, сидел Сурков и что-то сноровисто подшивал в своем обмундировании. Разговор был невеселый. И его не смог согреть даже чай, который принес нам в стаканах кто-то из домашних Симонова. Не согрели и мои стихи, которые я привез с собою из-под Ржева. Более того, слушая их, Сурков все более и более мрачнел. А приняв из моих рук тетрадь и стараясь говорить возможно мягче, он сказал: — Не обещаю напечатать их. Скорее даже наоборот. И дело не в том, что в этих стихах заключена неправда. Тут по частностям все верно. Я сам только что из-под Ржева и видел всю безотрадную картину ваших боев и вашей жизни там. Все, что ты написал,— правда. Но бывает правда бесполезная, не помогающая жить. Вот эта твоя правда — такая и есть. А сейчас позарез нужна правда надежды и света. Нужна правда, которая помогла бы солдату пережить неудачи лета и осени этого года. Пережить и выйти к другом у рубежу, к новому своему воинскому счастью,— а оно обязательно должно быть и будет... Я ушел удрученный. Но тогдашние слова Суркова надолго запали мне в душу. Я вдруг впервые понял: то, что я пишу и печатаю,— оказывается, принадлежит не толь­ ко мне. И, говоря от имени солдата, я говорю вовсе не только от своего имени, хоть я и являюсь самым натуральным солдатом. Оказывается, на мне, только-только начина­ ющем пробовать свои силы стихотворце, лежит та же мера ответственности, что и на всяком другом поэте... В этом был весь Алексей Сурков, поэт и гражданин. Эта наша встреча была последней во время войны. В начале сорок третьего года нашу танковую бригаду влили во вновь формирующуюся танковую армию, впослед­ ствии широко известную как 5-я Гвардейская, и я надолго оказался в стороне от войск, действовавших в составе Западного фронта, то есть вдали от Москвы. Но руку Суркова на своем плече я еще долго продолжал ощущать. Уж е после войны он пытался помочь мне уволиться из армии. Когда из этого ни­ чего не вышло и мне нужно было продолжить образование, оказал содействие при по­ ступлении в Военно-политическую академию. Позднее написал предисловие к одной из моих книжек. И примерно тогда же я получил от него бандероль. В ней оказалась тетрадь, оставленная мною у него в ту памятную осень сорок второго. И письмо. При­ вожу его с небольшими купюрами. «Дорогой Леонид Васильевич!.. Разбирая папки с уже пожелтевшими материалами архива военных лет, наскочил я на серенькую тетра­ д о ч к у - - т у самую , которую Вы принесли мне... в 1942 году. Листая ее и расшифровы­ вая, сквозь дым двадцатилетия, метки и «птички» на стихах этой тетради, я вспомнил Вас, широколицего, очкастого русака-солдата, застенчивого и немногословного, и по­ радовался, что и пуля Вас не нашла в те трудные годы, и талант свой Вы не растеряли на неуютных дорогах войны. Желаю Вам творческих радостей в Вашей жизни и стихов, таких же честных и ис­ кренних, как стихи Вашей первой военной тетради. Тетрадь я Вам посылаю, потому что она Вам, наверное, принесет радость воспо­ минаний о литературной юности. Крепко жму Вашу руку. Ал. Сурков. 17.Х1.65 г.»