Сибирские огни, 1980, № 6

152 землю педали американские бомбы. Он и его жена, певица Алла Мурова, провели там около года, работая с музыкантами вооруженных сил ДРВ, После поездки Аскольд Федорович заболел.— сказалась резкая смена климата — и тем не менее он скоро отправился в Ленинград: посетить премьеры, встретиться с друзьями, рас­ сказать о поездке, набраться новых впе­ чатлений (с музыкантами Ленинграда у него давняя дружба). Это было желание прикоснуться к большому искусству как к иЕточнику живой воды, и после, вернув­ шись, он снова был в гуще дел: в Союзе композиторов, в консерватории, на кон­ цертных репетициях. Бодростб внушал уже один вид его плотной фигуры с приподня­ тым подбородком, приподнятыми пола­ ми пиджака — он весь чуточку напоминал самолет, готовый к старту. Однажды в компании молодых консер­ ваторских педагогов речь зашла о масти­ том теоретике, преподававшем некогда в Новосибирской консерватории. Все очень почтительно говорили о его знаниях, его эрудиции, умении читать с листа любую музыку, и очень непочтительно— о стиле его лекций. Действительно, теоретик, о кото­ ром шла речь, читал лекции так, что мука, с какой он произносил ему самому надоев­ шие истины, ложилась камнем на совесть каждого студента. «Время мое драгоценно, и только вы виновны в том, что я его трачу зря»,— примерно так расшифровывалась его вялая интонация и страдальческий лик, обращенный не на слушателей, а куда-то в пространство. Короче говоря, все сошлись на том, что это превосходный музыкант, весьма возможно — гениальный теоретик, но никудышный педагог. — А вы знаете,— возразил Аскольд Ф е ­ дорович, по-муровски высоко прищури­ ваясь, будто глядя в нечто воображае­ мое,— вы говорите, что он плохо читает лекции... Позавчера это имело бы для меня смысл, А сегодня — уже не имеет. Потому что вчера я встретил его на лестнице, и мы обменялись несколькими словами. Он бросил всего две фразы о музыке Шопена и сказал такое, что перевернул вверх дном все мои представления... Я точно заново родился. Вот я и думаю : таких, как он, не надо обязывать читать лекции. Он создан именно для того, чтобы поговорить с вами в курилке и перетряхнуть до дна вашу д у­ шу. Вот за это надо держать его в консер­ ватории и платить ему двести рублей. Присутствующие вежливо посмеялись, но и призадумались, ибо парадокс, выска­ занный Мурорым, был только внешне заба­ вен. В самом же деле в нем крылось именно то, чего обычно так не хватает людям нетворческим: умение видеть. Это свойство понимания сущности пригодилось ему не только в творчестве. Самое время сказать здесь о том, что Муров не только создает музыку, но и учит создавать ее. Вот уже скоро 20 лет, как он ведет класс композиции в Новосибирской консервато. рии. О М урове-педагоге следует говорить особо. Может быть, даже написать отдель­ ное и обстоятельное исследование. Потому что отнюдь не часто человек, хорошо знаю­ щий свое дело, способен научить этому других. Сегодня можно уверенно говорить о том, что класс Мурова в консерватории — это явление не менее значительное, чем его музыка в сибирском искусстве. Об этом классе говорят. Мечтают попасть. Знают о его выпускниках как одаренных и профессиойально грамотнейших компози­ торах. Такие музыканты, как Л. Богуслав­ ский, Г. Гоберник, Е. Кравцов, И. Хейфец, Е. Шведчикова, вполне даю т повод, чтобы говорить уже о «муровской школе». У А. Ф . Мурова, конечно, есть своя ме­ тодика, но не только в ней дело. Любой имярек, овладевший методикой обучения ремеслу, мож ет, пожалуй, называться пре­ подавателем. Но не учителем. Ибо чело­ век, не сумевший стать Личностью ,— не сможет никого ничему научить. Задачи Учителя обязывают к большему, нежели просто сообщение навыков ремесла. И вот первое, что особенно хотелось бы отме­ тить,— это не столько «метод», сколько ту высокую этическую атмосф еру, которая всегда присутствует в классе А . Ф . Муро­ ва. Здесь уважают мнение учителя и, од­ нако, могут не согласиться с ним. Здесь благожелательны к творчеству друг дру­ га — и, тем не менее, не умолчат о любом промахе. Здесь никто никому не завидует, не льстит, не говорит запальчивых слов. Строгость лишена бестактности, и похвала обходится без фальши. Благожелательная, спокойная атмосфера. Она поддерживает рабочий тонус, свойственный будням, и в то же время защищает от яда обыденно­ сти. — Работа работой, но нельзя забывать, что мы делаем святое дело,— не устает напоминать Аскольд Федорович своим ученикам. Неудивительно, что проходимцы, дельцы от искусства и вообще случайные люди никогда не задерживались в его классе. Они никак не могли привыкнуть к тому, что от них требуется не ловкость рук, а работа направленного к свету сознания. О собен­ но неуютно приходилось тем, кто мечтал о быстрой карьере и славе. Эту «болезнь» А. ф . мгновенно распознавал и, случалось, был беспощаден. Зато настоящий талант, соединенный со скромностью и взыскательностью к себе, встречает с его стороны энтузиазм, грани­ чащий с самоотречением. Одному из быв­ ших своих учеников (теперь — известному композитору и педагогу), сыгравшему на уроке цикл прелестных песен, он сказал с выражением какой-то радостной печали: — А вот у меня почти никогда не полу­ чались сольные песни. Чтобы — не для сим­ фонической эстрады, а для повседневного пения, для музицирования где-нибудь в домашнем кругу. Не выходило как-то. Смотрю и завидую : мне так никогда не написать! Какая уж там «зависть». Если вы хотите посмотреть на счастливого человека, при