Сибирские огни, 1980, № 6

150 кучке аполитичных гурманов». Схватка двух интеллектуальных геркулесов завер­ шается с пленяющей воображение просто­ той: — Да, но позволь... — Не позволю. И Наивный, конечно, замолчал, потому что не так уж он наивен, чтобы не понять, чем это пахнет, если тебя обзывают «апо­ литичным гурманом». Тут не стоит тратить на поиски аргументов золотое время, необ. ходимое, чтобы вовремя унести ноги. Уже из этих примеров видно, что речь идет здесь о более серьезных вещах, чем простое различие вкусов. Поиски нового вЪ все времена и у всех художников были связаны с известной долей риска. «Форма­ лизм», «гурманство», «какофония», «эстет­ ство »— эти и другие эпитеты применяются к новаторскому искусству по сей день, но изобретены они не в наше время. По крайней мере три последних столетия но­ ваторские музыкальные средства встреча­ ют именно такой прием у известной части публики. А. Ф . Муров знает об этом. Его это не то чтобы печалит. Скорее забавля­ ет. Когда ему однажды сообщили, что его фортепианная партита повергла в состояние шока одну почтенную даму, он с одобре­ нием сказал: «Шок — это хорошо. Теперь она, наконец, расскажет знакомым, что на концерте с нею произошло нечто...» Стрелы, направленные против музыки Мурова, имеют, в общем, вполне конкрет­ ную цель: обвинить избранную им после­ довательность нот в безыдейности. При этом, конечно, никто не смог бы объяснить, почему до-ми-соль надо считать идейнее, чем до-ми-фа диез. А быть может, все дело в том, что, когда хотят раздражению, вызываемому непривычной музыкой, по­ добрать название, уста сами собою произ­ носят «модернизм», «формализм» и тому подобное. Между тем средства развития никогда не имели для А. Ф . Мурова само­ довлеющей ценности. Они органически вытекали из сущности звуковой идеи. Да и сами по себе, кажущиеся любителям ста­ рины дерзкими, эти средства не были в му­ зыке чем-то новым. Алеаторика, додека­ фония, сонористика, четвертитоновые звучания — все это давно было найдено композиторами XX века, а сейчас уже почти не осталось слушателей, которые удивлялись бы этому. Если уж эти апроби­ рованные средства встречались недовер­ чиво, то насколько трудно было предлагать действительно новые решения! А. ф . Му­ ров хорошо помнит об этом. Например, задумал он совершенно не­ бывалую по жанру вещь: радиодекламато- рий «Голоса Революции». На магнитофон­ ную ленту последовательно были записа­ ны: музыка, обрывки речей, стихов, спек­ таклей (относящихся к разным эпохам в развитии страны, От 20-х до 60-х годов). Это отдаленно напоминало калейдоскоп звуча­ ний, доносящийся из радиоприемника, ког­ да поворачиваешь ручку настройки. Пульс планеты. Ласковые, грустные, искушенные, озабоченные, мечтательные голоса Земли. Мысли и слова, проносящиеся в эфире, были мимолетными, их смысл только уга­ дывался; они всплывали из недр музыки и снова исчезали в ее глубинах. Это была симфония Времени. Чтобы выстроить эту своеобразную звуковую ткань и подчинить ее законам музыкальной композиции, понадобился огромный труд. И что же? В результате нашлись люди, искренне заявившие что подобный «монтаж» может состряпать любой звукооператор... В таких случаях автору ничего не остается, как апеллировать к своему чувству юмора (на который не у каждого хватит сил в подоб­ ной ситуации). Вообще говоря, музыке многое можно вменить в вину. Например: почему в ней нет позитивной программы? Особенно это любят спрашивать те, кто не мыслит м узы ­ ки без внемузыкальных ассоциаций и про­ граммность отождествляет с идейностью. Пускаясь на поиски композиторского «ру­ ководящего указания», вместо того, чтобы просто слушать музыку, эти люди чувству­ ют себя неуютно, когда имеют дело с но­ тами вместо авторских деклараций. Самое интересное, что и сам А, Ф . Муров — на первый взгляд, приверженец «чистой музы ­ ки» — на деле частенько нарушает собст­ венное кредо. Он изредка со смущенным недоумением говорит об этом: — Вот ведь странная вещь композитор­ ская судьба. Всю жизнь я отстаиваю мне­ ние, что главное в музыке — это сама му­ зыка и что она не нуждается в живописных или литературных подпорках, но сам же себе противоречу... Не понимаю толком, почему это происходит. Действительно. Не говоря уже о произ­ ведениях, подобных «Тобольской симфо­ нии», где наличие текста предполагает про­ грамму,— его остальные симфонии снаб­ жены программными заголовками к каждой части, либо эпиграфами, дающими ключ к основной идее произведения... Это, впрочем, понятно. Муров слишком многое хотел бы поведать людям, чтобы всегда удерживаться на позициях чистого искус­ ства. Однако не следует преувеличивать значение расставляемых им литературных «вех». Как гражданин, он многое сумел сказать своей музыкой, но главный ее смысл — именно в звуковой идее, и в этом Муров — музыкант до мозга костей. Когда он говорит «содержание музыки есть дви­ жение», он имеет в виду процесс развития звукового материала, который, собственно, и является музыкой. Часто людей, пришедших в искусство от далеких технических областей, спрашивают: ну, а пригодилась вам первая ваша профес­ сия? Муров был инженером-строителем. Мо­ жет быть, подобные вопросы задавались и ему. Думается, что, не погрешив против истины, он мог бы сказать, что в чем-то