Сибирские огни, 1980, № 6
130 В И К Т О Р П А Р И Е В медицину и людей, ей служащих, все мысли, появлявшиеся ранее при столкновении с врачом или услышанные от других, судящих вольно, все отлетело вдруг, растаяло. Он побывал за кулисами, и человек в бе лом халате не казался ему более ни коновалом, ни волшебником. Есть достижения науки, сумма знаний у людей, причастных к ней, и опыт, разумеется, и все это м о ж е т спасти тебя, м о ж е т помочь, но никог да никто не вправе поручиться, что спасет, поможет. Многие страницы промелькнули перед ним, не уясненные как следует, но главное он по нял. Как сложен, как непостижимо сложен этот небольшой сравни тельно участок человеческого поприща! Один только участок, а ведь целый мир, в котором тысячи творят, страдают, воскресают, гибнут. Прав, прав старик: нет ничего сложнее человека, хотя с виду он и прост, и с чем к нему идти, как примирить — кто ведает... Он уснул под утро, проспал завтрак, и разбужен был сестрой, по звавшей его на перевязку. Иначе он смотрел теперь на лечащего свое го врача, приземистого, пухленького ординатора в очках, всегда солид но молчаливого. Врач отдирал присохшие к его рукам повязки, а он потел от боли, жмурился и повторял в уме: «Молчи-молчи да важни чай, я-то знаю теперь, кто ты есть. Не проведешь, брат, не важней дру гих, небось». Повязки спадывали, обнажалось мясо, раны промывали перекисью водорода и накладывали новые повязки с мазью. Руки бин товали, врач мельком осматривал лицо — и его отпускали. Он начал пристальнее наблюдать жизнь отделения и подмечал те перь гораздо больше прежнего. Палаты были переполнены, новопри бывшие, как он вначале, помещались в коридоре. В достатке не было пи мест, ни персонала, ни постельного белья и одеял, ни даже «уток» для лежачих. Это было безотрадно, но понятно. А встречалось непо нятное. Однажды в коридор доставили и уложили нового больного — лысенького старичка с закрытыми глазами. Вскоре старичок начал стонать. Услышав стоны, Грошев вышел в коридор и наблюдал. Ни кто не подходил к больному. Старичок стонал, не открывая глаз и вряд ли понимая что-нибудь, Он даже не стонал, а вскрикивал без ос тановок: «Ой!., ой!., ой!..». Не сделав ни минуты передышки, он стонал так целый час. И сестры, и врачи ходили в полуметре от него, каса лись его полами своих халатов, дружески переговаривались, стоя ря дом с ним, и не могли не слышать его стонов — но не слышали. Гроше ву стало не по себе. Окликнутый им шедший мимо врач остановился, посмотрел рассеянно на стонущего и, сказав, «не знаю, чей больной», ушел. Он все же сообщил кому-то,— подошла сестра, молоденькая бойкая девчушка. «Кто это стонет тут, а?» — говорила она, подходя. Старик стонал как заведенный. «Чего вы стонете? — строго спросила сестра, наклонившись к больному.— Чего, а?». Тот явно не видел ее и не слышал. «Чего вы стонете? чего? ну чего?» — повторила сестра так же строго и громко. Ответа не было. «Ну так и не стоните!» —И сестра, бодро перебирая точеными ножками, удалилась. Больше к стонущему ни одна душа не подходила. Еще с час простонав, он умолк. «Участия, участия — вот чего нет у них,—думал Грошев с тос кой— Почему нет участия? Их же учат... но чему их учат? Медицине. А участию учат ли? Да и разве научишь ему? Разве н а у ч ишь учас тию?..». Нет, было что-то тут не то. Чего-то Грошев недопонимал. Как ни старался он, оно не поддавалось. В таких крамольных мыслях и сомнениях шли дни. Он перестал бояться глядеть в зеркало и даже, кажется, излишне часто подходил к нему. Лицо темнело африканской маской, и короста отзывалась тупым костяным звуком, когда он постукивал по ней ногтем. Часами он просиживал возле Безменова. Старик на поправку не шел. Боли в культе постоянно терзали его, появилась даже боль в паху.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2