Сибирские огни, 1980, № 6

123 с рук краску. Он стоял и что-то думал. Что — уже не вспомнишь. Сига­ ретой не зажжешь бензин, брось в ведро — зашипит и погаснет. А у него она на ветошь упала. Нестеров в стороне вытирал руки, а он мыл, на­ клонясь. Окурок был уже маленький, прилип к губе и стал жечь. Несте­ ров сказал: «Ну, ладно, я пойду. Ты отнеси ведро потом».— «Кому от­ дать?»— спросил его... И тут окурок выпал. Хлоп! Желтый свет, огонь в глаза и сразу боль в руках и на лице. Крик Нестерова, крики шоферов, бегущих к ним... Он помнил, как его вели, как он сжимал лицо руками и молчал. Первой мыслью было у него: «Глаза?»... Отнял руки, открыл... нет, целы. Будто целы. Больше уж не открывал, а шел, куда вели. Потом была приемная больницы. Санитар из «скорой» посадил его, сказал: «Жди здесь»,— и вышел. В комнате сидело и полулежало чело­ век пять-шесть. Один, в пальто и кепке, морщился, поглаживал колено и стонал; другой, с побитой головой, небрежно забинтованной и грязной, тихо ругался; прочие сидели молча. Он присел тоже, но вскоре поднял­ ся и стал ходить по комнате, сжимая зубы: что за черт, где люди, где врачи?!. Никто не шел. И все дальнейшее выводило его из себя и вызывало негодование. И то, что пришедшая, в конце концов, медсестра стала выспрашивать и записывать фамилию — имя — отчество — место работы, и то, что по­ вели в какой-то кабинет измерить что-то и искали долго ключ от каби­ нета, а он ждал, томился у двери, и то, что выдали линялую пижаму и рубаху в желтых пятнах, а штаны с такой резинкой, что они сползали, и то, что в отделении не оказалось мест и он был помещен на раскла­ душке в коридоре. Сестра постелила ему и ушла, оставив его в полном одиночестве и на виду у всех. И тогда он обрел равновесие. Он имел теперь место, можно было лечь, закрыть глаза и не тревожиться, и будь что будет. Так началась эта странная жизнь без забот и без дел. ^Он не ждал, не искал такой жизни. «Ну и пусть. Раз случилось — пускай». Что хотел сказать он этим, он и сам не знал. На следующий день в палатах появилось несколько свободных мест. Его положили в четырехместную, крайнюю по коридору, и здесь он об­ рел полное успокоение. Соседи оказались тихие — все люди немудреные, рабочие. И он ничем не выделялся среди них, вот разве что лицом... Взглянул он в зеркало уже в палате. Пузыри на лбу и на щеках по­ лопались, кожа обвисла. Ресниц и бровей совсем не было, на висках во­ лосы тоже сгорели. Не пострадали только лоб вверху и волосы на голо­ ве, из-за того, что были под беретом. Руки обмазали мазью и слабо за­ бинтовали. Лицо прижгли марганцовкой. «Пустяки, милейший, сказал ему врач.— Будете красавцем, каким были, через месяц, верьте слову». И в тот же день, когда он лег в палату, вечером пришла она. Он тогда сидел в палате у окна и впервые глядел, как в начавшем темнеть небе вспыхивали-гасли на кинотеатре пять букв с веером поза­ ди. «Кто Грошев?» — крикнул заглянувший в дверь чужой больной. «Я»,— ответил он и поднял руку, чтобы видно было, кто ответил. «Там пришли, на лестничной площадке ждут». «Спасибо», сказал он, под­ нялся и пошел, размышляя: кто это может быть? Это она была. Нина. Стояла на площадке лестницы, взволнованная, бледная держалась за перила и напряженно смотрела на дверь, из кото­ рой он должен был выйти, а когда он вышел — вздрогнула, так испуга­ лась его вида. Он тоже растерялся, и чуть-чуть забилось сердце, но вол­ нение недолго длилось, и заговорил он уже ровно. — З д р а в с т в у й , — сказал он первым. — З д р а в с т в у й ,— сказала не так твердо, как он. Немного помолчали. Потом он спросил. — Как узнала?