Сибирские огни, 1980, № 6

центов...». Написали. Сошло. Но Федор уволился из той партии — не мог геологам в глаза смотреть. Много лет прошло, а тот чужой грех так и остался на его совести, никуда он не мог списать его, ни по какой статье, и с той поры, будто во искупление невольного своего соучастия в обмане, старался для геологов, а не только для кармана. К геологам, вообще к итээровцам, у Федора было свое отношение. Далеко не всегда были они дельными и справедливыми, но ученость в них он уважал, как вообще уважал в людях те знания и умения, кото­ рыми сам не располагал. Вот радиотехника, например. С электричест­ вом он более или менее знаком, в фазах разберется, несложный электро­ прибор наладит, а все эти схемы, диоды-триоды — этого ему не дано понять, мозги у него иначе устроены. Или пианино. Одним пальцем он любую мелодию на слух подберет, а всеми десятью играть и чтоб каждый попадал на нужную клавишу,— такому умению не грех и поза­ видовать. Когда в красном уголке экспедиции на каком-нибудь празд­ ничном вечере Нонка Бирюкова садилась за пианино и, тряся своими белыми кудряшками, играла фокстроты, и танго, и цыганочку, и «Ой, цветет калина», Федор зачарованно следил за ее быстрыми пальчиками и забывал, что она такая-сякая-разэтакая... Да, есть у людей способ­ ности . которые всех радуют, соберутся сто или двести зрителей, и всем приятно. А его способности слесаря или горнопроходчика кого пораду­ ют, кто их оценит? Несколько человек, которые связаны с его работой, а более всего он сам. Он сам для себя актер и зритель. Когда Нонка Бирюкова играет на своем пианино, она, небось, сознает, что музыка ее имеет успех только в пределах экспедиции или поселка, а в городе, даже областного подчинения, найдутся пианисты не чета ей. А такого, как он, слесаря или шурфовщика в самом Красноярске поискать. Размышляя обо всем этом, Федор пришел к тридцать седьмой точке. Присел на корточки, развязал сидор и достал припасы: банку тушенки, банку сгущенки, лепешку, начатую плитку чая, завернутую в полиэти­ леновую пленку, солдатский котелок и литровую фляжку с водой. Быст­ ро соорудил костер, подвесил котелок с водой над огнем. И пока грелась вода, он сидел подле огня на корточках и прикидывал, где начинать шурф — напротив затеса или правей? А может, левей? Метром дальше, метром ближе—-это ничего для геологии не изменит, а для проходки может иметь большое значение. Федор вообще считал, опираясь на собственный, незаемный опыт, что в жизни очень многое зависит от малых случайностей. Первый раз задумался об этом еще в детстве и вот по какому поводу. Сам он из-под Курска, земля в его местности сильно оврагами изрезана, и однажды после дождя нашли они с пацанами в свежем оползне круглую плоскую мину размером с большую тарелку, по бокам две ручки. Хотели ее домой принести, но тяжело оказалось, не дотащили, спрятали в шала­ шике за поскотиной. Старший из них, Петька, сказал, что завтра возьмет у отца плоскогубцы, и тогда они вывернут у этой штуковины запал, взорвут, его отдельно, а тол вытопят и сожгут, он, дескать, горит хорошо. И надо же так случиться, что вечером Федька наелся зеленой кислицы, ночью его скрутило, пропоносило на семь рядов, и утром он мог ходить, лишь держась за стенку. Петька обозвал его хлюздой и ушел, вместе с Колькой они ушли, со вторым пацаном, не стали откладывать свою затею. И вскоре с той стороны, куда они ушли, донесся сильный глухой гром. Однажды он уже слышал такой гром когда подорвалась на мине соседская коровенка. А вечером пришла мать и, плача, рассказа­ ла, что Петьку с Колькой в малые клочки разнесло, похоронить нечего будет. Лежа на печке, он все ощупывал свое тело и тихонько плакал от ужаса и непонятного, неосознанного ощущения вины живого перед мертвыми.