Сибирские огни, 1980, № 5

188 Н ЕЛЛИ ЗАКУСИНА и поверх — одеяло. В каждом беженцы. В каждом семья и дела. Как нам пятого в те времена не хватало! Здесь же мы встречаем и точное опре­ деление времени: «В каждый люди всели­ лись надолго, всерьез, в них не детское, взрослое горе стояло». И точные слова о быстром взрослении детской души, име­ ющей право принимать р е ш е н и я : «Я оставил свой дом, я махнул за Урал, пятый угол мне нужен, медвежий хотя бы». Пятый угол, где ветрам, дерзаньям — простор, где под спудом земли — нефть, руда и алмазы, где подъемы круты, где еще до сих пор человека нога — не ступала ни разу... Первая книга Александра Романова «Ожидание встречи» вышла в 1962 году в Новосибирске, когда автору было уже 32 года. Поэтическая биография была еще коротка — первое стихотворение написано в 26 лет. И нет ничего удивительного в том, что отдельным его стихам свойственно стремление закрепить «собственными» словами уже прочитанное, «написать не хуже». Но в первой книжке было не толь­ ко «прочитанное», было «пережитое», «вы­ страданное». Вот, к примеру, стихотворе­ ние «Марсиане». Сенсационная в ту пору тема иноплане­ тян, картины фантастических гипотез за­ хватили и Александра Романова. Но такая щемящая нота человеческой тоски вдруг звучит в этих стихах, что нет никакого со­ мнения — стихи о земном, о насущном. И нет ничего фантастического в остром, несбыточном человеческом желании уви­ деть в толпе марсиан «далекое, любимое земное лицо усталой матери моей!» Первая книга поэта интересна вообще. Первая книга, ставшая для поэта прош­ лым,— интересна вдвойне. Если мы встретим в лесу родничок и он освежит нас, напоит, всегда ли нас заинте­ ресует дальнейший его путь? Наверное, только тогда, когда нам покажется, что наши дороги совпадают, что он приведет нас куда нужно. Но если мы знаем, что этот ручеек — начало знакомой нам большой реки, не охватит ли нас тайное желание открыть, узнать его истоки? Первая книга Александра Романова ска­ зала нам, а остальные подтвердили и убе­ дили нас в том, «что судьбы и удачи осно­ ва — это, в первую очередь, крепкая вера в себя...» Да, надо уметь верить в себя, тогда и время поверит в тебя; надо уметь отдавать себя во имя жизни, и тогда обретешь Судьбу. Эта мысль особенно отчетлива в корот­ ком стихотворении «Тополь»: В ряду других он не казался выше. Порою надоедливо скрипел. Но молнию. что метила нам в крышу, рванувшись вверх, перехватить успел! Поэзия 60-х годов, как известно, вызва­ ла необычайный взрыв интереса к ней сб стороны широкой публики. Интерес, прав­ да, часто заглушал чувство вкуса. Читалось, слушалось, глоталось все «поэтическое», зачастую без разбора. Непостижимым об­ разом уживались подчас образцы высокой поэзии со стихами пошлыми, безвкусными. 'За бойкими голосами многих, сейчас уже забытых и полузабытых поэтов порой не было слышно по-настоящему искренних, раздумчивых, спокойных стихов. Не слиш­ ком подготовленная аудитория восприни­ мала их как «старомодные, наивные». Сложное было время для поэзии. Одни поэты искали дешевой популярности, дру­ гие, раздавленные мощным гулом не столь­ ко читающей, сколько слушающей публи­ ки, так и не сумели оправиться и не состо­ ялись; третьи же, впитывая все, что происходит вокруг, создавали из вопросов и тем, диктуемых самой жизнью, с в о е в р е м я в поэзии. Если Александр Романов произносит та­ кие слова: «топограф идет по планете, как вечный художник ее»,— то произносит он их не под влиянием того, что вдруг все за­ говорили, затрубили о бережном отноше­ нии к природе, а потому, что в этом суть его поэзии т о г о в р е м е н и . Дотошные, как ювелиры, мы по родной земле идем. Вот придирчивый взгляд художника, со­ знающего свою ответственность: Торопясь, прохожу года. Как деревья тянутся к свету, я тянусь к доброте всегда. Наивно. Светло. Доверчиво. Может быть, слишком по-юношески для зрелого чело­ века. Но, возможно, это происходило от­ того, что Александр Романов поздно стал писать стихи и слишком быстро проходил все стадии поэтического роста. Потому и естественны для этого периода его твор­ чества такие мотивы: Где ж мой аленький цветочек в этом каменном лесу? Но вот рядом возникают стихи, в кото­ рых простое наблюдение оборачивается таким глубинным видением, что сколько бы ни перечитывал эти строки, они всегда будут отдаваться в сердце: Березы Плачут. Руки, то есть ветви, как руки, нет, как плети, опустив. Так у Александра Романова начинается период оценки пройденного, взвешивания уже сделанного. Сейчас, когда перечитыва­ ешь стихи Александра Романова заново, ви­ дишь всю неровность этого периода. Тут и откровенная декларация: «А чем, друг мой.