Сибирские огни, 1980, № 4
92 ВЛАДИМИР КОНСТАНТИНОВ И вот мы сидим у жаркого костра и едим наваристую уху. Полней шее безветрие. Ни шороха, ни всплеска. Лишь мерное, убаюкивающее потрескивание костра. Напротив на пне сидит Бурмакин Прохор Мат веевич —наш хозяин. В его кряжистой фигуре, в суровом лице, изборо жденном морщинами, седой бороде есть что-то от самой природы. Дви жения его размеренны, неторопливы. И мне кажется, что родился он с этими столетними кедрами, рос здесь с ними, достигаямудрого вели чия, и так же глубоко корнями уходит в землю. — Прохор Матвеевич, что вы думаете о Вострикове? —спросил Бурмакина Шабаев. — О Вострикове? Да разное в народе говорят,—нехотя отвечает, отводя взгляд в сторону. — Ну, а вы что думаете? —не отстает Шабаев. Долгое молчание. Мне уже начинает казаться, что Бурмакин не слышал вопроса. На конец, он говорит, взвешивая каждое слово: — Что скажу? Крепкий он мужик. Хозяин. Только как глядеть на это? Кулак раньше тоже хозяином, крепким мужиком был, а дальше своего двора света белого не видел. И был он нам классовый враг, враг ббчему делу нашему. Я к чему все это? Взять опять же Вострикова. С первого взгляду, вроде бы и полезный он колхозу, многие довольны им... Тфу ты, шельма! Ишь разластилась. Шасть на место, не встревай в разговор,—отмахнулся Бурмакин от пытавшейся лизнуть его в лицо большой сибирской лайки. Та нехотя отошла, легла поодаль, обиженно посматривая на хозяина.—Вот, шельма, перебила. Так об чем это я го ворил? — О том, что Востриковым многие довольны,—подсказал Шабаев. — Да, вот я и говорю. Ить с какого боку на все это глядеть. Ежели смотреть, как тот кулак, не дальше двора, то вроде бы и нужный он, Востриков. Ну, а ежели пошире глаза пораскрыть, то и выходит, что он такой же враг нашему обчему делу. Да. Я о его мультипликациях давно понаслышан. Нечисто все это, не по закону. Да и шустрый он, Востри- ков-то, больно. Не люблю таких. Бурмакин замолчал. Закурил новую папиросу. Подбросил в костер сухих веток. А я думал, что так кратко и точно мог сказать только человек, про живший долгую, трудовую, честную жизнь. И, как бы продолжая свой спор с Лотарцевым, спросил: — Прохор Матвеевич, в чем смысл жизни? — Смысел? Суть, значит? —переспросил. , — Да, суть? — Заковыристый больно вопрос, парень. Суть. Другой всю ее, жисть-то, проживет, а суть ее так и не поймет. Да. Вот, к примеру, рас пряги ты лошадь, и пусть она себе гуляет на воле. А какая такая польза от нее будет тады? А никакой, окромя потравы. Почему мы лошадь доб рым словом споминам? За труд мы ее благодарим добрым словом. За труд для н,ас, для людей. Да. Поглядеть, другой мужик всю жисть ше- бутится, все норовит жисть себе повеселей да посытней наладить. А вникнешь в суть его жисти, а сути-то и нету. А почему? Потому, что он ничего в ней в память от себя людям не оставил. И трудился-то он токмо для себя, сердечного. Проживет такой, помрет, и никто о нем не вспомянет, окромя рази бабы. Стало быть, суть жисти в том, чтобы оста вить в людях добру память о себе делами своими ради них, ради обче- го нашего дела. Вот она самая суть и есть. Смысел. Догорал костер. Полная луна зашла за тучи. Нас обступала черная, вязкая тьма. А на душе было светло и прозрачно от слов мудрого стари ка Бурмакина.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2