Сибирские огни, 1980, № 4

НА ПУТЯХ В НЕЗНАЕМОЕ 189 весть, а большой очерк с преобладающей репортажно - перечислительной интонаци­ ей. Автор слишком спешит, восхищенный, вероятно, мощью свершающегося, не оста­ навливается, ни на мгновение не придер­ живает себя, чтобы осмыслить происходя­ щее. Напор материала подавляет писателя. Как следствие — непрописанность характе­ ров, деталей, нагромождение готовых га­ зетных истин. «БАМ— это не только вечная мерзлота, не только тайга с бездорожьем, про что везде пишут»,— утверждает Б. Машук, и мы, совершенно согласные с ним, ждем, а что же еще? «Да, не Крым тут у нас. Живем на южном берегу Ледовитого океана. Ле­ том — пыль да грязь непролазная, комарье, мошкара, зимой — метели». Оказывается — все то же. Масло масляное. Неумение просто, емко, выпукло выра­ зить крупное, масштабное сказалось и на образе Лютова. Лютов — личность несом­ ненно героическая, своего рода живой сим­ вол «стройки века». А раз так, считает автор, слова и мысли его должны точно соответствовать заданной этому герою про­ грамме. И вот они, мысли героя: «И кто бы знал, как важно, как нужно закрыть пунк­ тиры красной чертой и довести ее до от­ метки сто три». Или: «Жизнь всегда обнов­ ляет человека и его окружение. Мало один раз родиться — необходимо каждый день обновляться, идя выше к лучшему, совер­ шенному. Эти выводы были выстраданы Лютовым». Когда Павел Корчагин рассуждал о том, что «самое дорогое у человека — это жизнь», ему нельзя было не поверить, по­ тому что прежде чем «допустить» своего героя до этих высоких слов, Н. Островский доказал их искренность и выстраданность всей предыдущей жизнью Павла. Впрочем, и без того эти слова звучали революцион­ но — никто еще до героя Островского та­ кой мысли не выразил. Но как-то не веришь выспренним думам героя Б. Машука. Не верится, что этот перехлестывающий через край газетный пафос есть чувства, выстра­ данные Лютовым. Когда же автор позволяет спуститься своему герою с олимпийских высот, не­ сколько расслабиться, он сразу делается ближе, понятнее, человечнее, а главное, жизненнее. Более внимательное отношение к внутреннему миру Лютова сразу же по­ могает оттенить как деловые, так и герои­ ческие качества начальника мостопоезда. Вот, например, Лютов крупным планом, на­ едине с собой, без ретуши псевдороман- тического героизма: «Лютов откинулся к спинке стула, вздох­ нул, прикрывая глаза. Ч-черт, вот еще... Представилась стопка таблеток, которые предстоит глотать, и холодок подушки, до которой ему, как до сто третьего». Эта «стопка таблеток», о которой дума­ ет заболевший, но продолжающий нахо­ диться на посту Лютов, заряжена напряже­ нием момента во сто крат сильнее, чем все предыдущие публицистические клише. А теперь зададимся таким вопросом. Предположим, что автор «Трудных километ­ ров» учел все наши конкретные замечания, повесть стала стройнее, изящней стилисти­ чески, более удачно прописана в деталях и характерах. Предположим даже, что пи­ сателю удались бы и коллективный герой, и Лютов. Произошло бы тогда художествен­ ное открытие? Думается — нет. Но ведь БАМ, новый материал, особые условия? Материал новый, да брать-то его пытаются старыми способами. Б. Машук, как и мно­ гие, многие современные авторы, побоял­ ся шагнуть в сторону из накатанной колеи традиции. Хотя бояться надо как раз обрат­ ного: не отойти от традиций, понимаемых как свод обязательных правил, а оказаться у них в плену. Избрав аврал основой центрального кон­ фликта и основой композиционной структу­ ры, Б. Машук не учел главного, что искомая ситуация хороша в том случае, если она реально допустима и объективно необходи­ ма. Освещение трудового героизма через призму штурмового накала вполне было оправдано во времена первых пятилеток. Трудовые рекорды 20—30-х годов, кроме прямой своей функции — экономического преобразования страны, несли и дополни­ тельную нагрузку: являлись важным мо­ ральным и политическим стимулом. Ими в какой-то степени покрывалась недостаточ­ ная техническая оснащенность, отсутствие четкой организации производственных, про­ цессов, да и просто отсутствие необ­ ходимого опыта. В наши же дни штур­ мы воспринимаются как неумение рацио­ нально и толково трудиться. Естественно, что подходить к изображе­ нию современного производственника в современном производственном процессе со старыми мерками ошибочно. Тут лите­ раторов неизбежно будут подстерегать неудачи. Прав В. Шапошников, утверждая, что произведению на производственную те­ му «нужна прежде всего совершенно иная модель конфликта». Добавим — не только конфликты, а вся система художественных средств. К сожалению, многие наши пи­ сатели, научившись добротно работать на традиционном материале, ¿толкнувшись с материалом иного качества, продолжают механически переносить на новую почву апробированные приемы, взгляды, обобще­ ния, а оттого оказываются не в состоянии преодолеть его сопротивления. И «железный» Лютов, и молодые рабочие мостопоезда сделаны явно по образцу и подобию героев 20-х годов. Недаром же сразу вспоминается строительство узкоко­ лейки в романе «Как закалялась сталь». Та­ кая похожесть тем не менее не делает героев Б. Машука современными Корчаги­ ными. И не только потому, что автор не дотянул их художественно. Изменились ха­ рактер и смысл трудового героизма. Клас­ совый характер борьбы на трудовом фрон­ те давно уступил место социально-нравст­ венному, а некоторые литераторы, пишущие на производственную тему, и по сей день стараются втиснуть свои творения в рамки штурмового героизма первых пятилеток. Идет это совсем не от какой-то особой не­ обходимости — от плохой традиционности.