Сибирские огни, 1980, № 4

НА ПУТЯХ В НЕЗНАЕМОЕ 187 ский щит в качестве наиболее ярких геро­ ев современности,— тоже история, осколок прошлой жизни, уходящего уклада. Да и сами эти герои стали своеобразной данью традиций русской классики и родились под решающим влиянием великих знатоков рус­ ской (прежде всего — крестьянской) души: Толстого, Г. Успенского, Тургенева, Бунина. Они стали всего лишь подтверждением, пусть талантливым, но все-таки подтверж­ дением тех выводов о сути русского кре­ стьянина, которые век назад были сделаны великими русскими писателями. Исключение в когорте признанных «де­ ревенщиков» сегодняшнего дня составил 6^1 лишь В. Шукшин, первым почувствовав­ ший ветер перемен в современной деревне, первым «засекший» маргинального героя (еще не горожанина, но уже и не деревен­ ского жителя). И что особенно отличало В. Шукшина, что уводило вперед от со- братьев-«деревенщиков» — это отсутствие ностальгических настроений по уходящей под напором социально - экономических преобразований исконной полупатриархаль- ной деревни, понимание закономерности и необходимости, таких перемен. Впрочем, само по себе понимание мо­ мента при отсутствии социально активной личности в произведении, одухотворяющей и приводящей в движение всю художест­ венную структуру его, недостаточно. Герой повести В. Коньякова «Снегири.го­ рят на снегу» художник Андрей Уфимцев, переживая творческий кризис, едет в род­ ную деревню, смутно надеясь, что здесь приобретет он все, чего не хватает ему для творчества. Но возвращение к истокам, как ни странно, его не вдохновляет: деревня, которую Андрей знал, к которой привык с детства, ушла в прошлое: «Моя деревня за окнами. Возит сено тракторами. Все школьники после четырех классов живут в районном городке в обще­ житии, и каждую субботу за ними выезжает колхозная машина. А я, единственный в те давние годы окончивший десять классов, ходил в школу каждый день пешком... ...Мне нечего наносить на нетронутый холст. Проникнувшись тоскливым шелестом соломы, написать человека с вилами у за­ индевевшей коровы, его одинокую обособ­ ленность и остаться анахроничным. Для него заснеженный этот двор давно уже имеет другую значимость. Мир, за)эя- женный напряжением мысли, уже давно коснулся самых глубоких закутков его ду­ ши, раздвинул границы его потребностей. Выписать человека, забытый двор, изо­ бразить внешние атрибуты жизни,— о, это было бы так просто! А время требует от жизни ответить, что я думаю по поводу этого двора. Что думаю по поводу этого человека. Что думаю по поводу...». Уфимцев никак не может ухватить черты нового человека современной деревни. Мешает сила традиции, инерция привычно­ го представления, хотя, в общем-то, и не замешаны рефлексии Уфимцева на кондо­ вой тоске по старой доброй деревне. Проблема современного села в повести «Снегири горят на снегу» решается с точки зрения той нравственной отдачи, какую несут в себе социально-экономические пре­ образования. Писателя тревожит, что с ма­ териальным ростом стала ослабевать по­ требность деревенских жителей в красоте, мельчают духовные ценности. И в вопросе о духовном мельчании всегда богатой тра­ дициями сибирской деревни В. Коньяков занял весьма решительную позицию. Что ж, тревога писателя по поводу создавшейся дисгармонии вполне оправдана. А выход автор (и с этим трудно не согласиться) ви­ дит не во внешних проявлениях культурно­ сти села (улучшение быта, благоустройства, материальной обеспеченности), не в расши­ рении ассортимента развлечений, от меха­ нического потребления которых толку все равно мало. Автор «Снегирей» уповает на появление на селе таких умных, тонких, остро чувствующих чаяния и запросы лю­ дей, носителей культуры, как молодая учи­ тельница Катя Холшевникова. И вот тут, нам кажется, В. Коньяков ока­ зывается в плену той самой традиции и 'инерции, о которой упоминалось выше и которая довольно уверенно продолжает взнуздывать многих нынешних писателей- «деревенщиков». Преобразовывать деревню извне, «при­ шлыми силами», пытались еще народники. Неудача их деяний, несмотря на искрен­ нюю любовь к народу, крылась в том, что они не учитывали факторе несовместимо­ сти, неизбежно сказывающегося (хотя бы на первых порах) при внесении в какой-то прочно связанный цельный организм, каким всегда являлась деревенская община, чуже­ родного Тела. С чисто житейской точки зрения общеиз­ вестно, что хуже всего приживаются в де­ ревне молодые учителя, врачи, агрономы и т. д., выросшие и воспитанные в городе, и, как правило, хорошими работниками ста­ новятся вернувшиеся на родину после ву­ зов жители сельской местности. Преобразователем культурной жизни родного села мог бы стать Уфимцев, но он уже слишком маргинален, и его запро­ сы, по сути, слишком далеки от запросов деревни. Других носителей активного социального заряда в повести «Снегири горят на снегу» нет. А без них туго заведенная пружина актуальных проблем так и не получила хода. Беда эта — не одного В. Коньякова. Один из участников дискуссии «Деревенская про­ за: большаки и проселки» 1 А. Устинов констатирует: «Деревенская ветвь нашей литературы, несмотря на внушительное ко­ личество произведений, меньше других явила на свет социально активных героев». Отчего же, имея в своем активе немало интересных самобытных характеров, «дере­ венская проза» наших дней почти не наде­ ляет их чертами социальной активности? Здесь придется ' коснуться вопроса осво­ ения традиций и обновления типов. На них основано творчество таких известных наших 1 «Литературная газета», 10 октября, 1979 г.