Сибирские огни, 1980, № 4

КРИТИКА ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ Алексей Горшенин НА ПУТЯХ В НЕЗНАЕМОЕ А не перегнул ли палку критик В. Шапош­ ников, утверждая в статье «Чтобы стать классиком», будто «у нас, при огромном количестве выпускаемых ежегодно книг, так мало шедевров» и что можно назвать «нашу массовую литературу — за редким исключением, беллетристикой»? Во всяком случае Н. Кузин считает, что бить тревогу рано: «Так ли уж тревожен факт малого появления шедевров на ниве современной словесности? И соответствует ли сетование на оное истинному положению дел»? Мы, конечно, далеки от мысли в критиче­ ском экстазе, подобно некоему рецензен­ ту солидного журнала второй половины XIX в., где в оглавлении стояли имена Тол­ стого и Тургенева, восклицать, что «мы жи­ вем в период литературных сумерек, когда не на ком глаз остановить». Советская ли­ тература, как и русская классика, дала не­ мало прекрасных художественных произ­ ведений, безоговорочно завоевавших серд­ ца читателей. Но дело в том (это-то, кстати, и беспокоит В. Шапошникова), что становит­ ся их все меньше и меньше. Вероятно, уместнее было бы говорить не о произве­ дениях, которые сразу же по их появлении можно причислить к классике (без испы­ тания временем такое вряд ли возможно), а о недостатке подлинно художественных открытий. Однако, как бы то ни было, раз­ говор, затеянный В. Шапошниковым, от­ нюдь не кажется нам праздным. «...Не мешало бы почаще подвергать сом­ нению свои (здесь и в дальнейшем выде­ лено Н. Кузиным.—А. Г.) категорические концепции, дабы не оказаться в положе­ нии... всезнающих открывателей общеиз­ вестного, разжевывателей того, что давно стало тривиальностью. Стремление некото­ рых критиков публично выяснить, чего же недостает нашей прозе до классики, гре­ шит, мне кажется, как раз той методоло­ гической заданностью и догматическим всезнайством прежде всего потому, что оно незаметно переходит от стадии выяс- Печатается в продолжение дискуссии, на­ чатой статьей В. Шапошникова «Чтобы стать классиком», опубликованной в «Си­ бирских огнях» в № 7 за 1979 г. нения к стадии разъяснения (кому: писате­ лям, читателям?), то есть обретает все чер­ ты нормативного критического волюнта­ ризма». Подвергать свои концепции сомнению, разумеется, необходимо. Однако, следуя далеко идущей логике Н. Кузина, вообще не имеет смысла затевать какие-либо поле­ мики и дискуссии, поскольку так или иначе любая дискуссия выходит за рамки теку­ щей критики (а этого-то больше всего и боится Н. Кузин) и не дает немедленной от­ дачи; с другой стороны — ни одна полеми­ ка не в состоянии расставить в спорном вопросе окончательные акценты. Далее. Следуя все той же логике Н. Ку­ зина, любой участник дискуссии, пожелав­ ший публично обнародовать свое мнение относительно предмета полемики, автома­ тически становится «догматическим все­ знайкой», «мэтром» на том лишь основании, что он «от стадии выяснения» существа дела непременно должен перейти к «ста­ дии разъяснения» своей позиции. Позвольте! Но как же иначе-то? И что в том дурного, если критику или литературо­ веду зачастую просто необходимо повто­ рить, «разжевать», напомнить общеизвест­ ное. Просеивая общеизвестное, исследова­ тель литературы не теряет надежды отыскать зерно того самого сакраменталь­ ного неизвестного, ради которого ломаются копья. Так что стремление выяснить «при­ чины малого появления шедевров в литера­ туре нашего времени» — заявка скорей не учительская, а исследовательская. Впрочем, критика и должна быть учите­ лем жизни. Она должна быть остропубли­ цистической и социально-ориентирующей. Обвиняя В. Шапошникова в «нормативном критическом волюнтаризме», Н. Кузин сам впадает в него, требуя апробированных ме­ тодологических концепций. Никто не сомневается, что «главное пред­ назначение критики — выявление идейно­ эстетической значимости реальных литера­ турных произведений», но то, что далее Н. Кузин называет «прожектерскими гипо­ тезами (понимай — какие бы то ни было по­ пытки увидеть будущее литературы), лежит