Сибирские огни, 1980, № 4

172 Л. БАЛАНДИН преувеличенно, «по-комедийному» пугался «аморального» поступка, п'отом утрирован­ но изображал грозного судью нарушителей нравственности. С забавным заиканием произносил непонятное ему и оттого осо­ бенно страшное слово «ме-метранпаж», изо всех сил старался смешить зрителей и— не достигал желаемого. То же самое ощущение неравноценности актерских работ, идущее от недооценки природы жанра, присутствовало и в новел­ ле «Двадцать минут с ангелом». Если досто­ верность образа Анчугина, созданного В. Бирюковым, шла от проникновения в жизненную первооснову этого типа, то ис­ полнитель той же роли Ю. Усачев раскры­ вал не столько характер, сколько комедий­ ные положения. Важным этапом на пути освоения совре­ менного стиля игры для краснофакельцев стала работа над тремя боевыми пьесами советских драматургов: «Гнездо глухаря», «Мы, нижеподписавшиеся...» и «Амораль­ ная история». Получив из рук Виктора Розова его но­ вую, еще нигде не ставившуюся пьесу, театр отложил репетиции всех очередных премьер и с увлечением принялся за сроч­ ную работу. Но это не стало штурмом (та­ ким путем ничего хорошего не добьешься), это был порыв, объединивший постановоч­ ную группу — режиссера С. Иоаниди, ху­ дожника Е. Гороховского, всех исполните­ лей. Такой любовно выполненной во всех деталях постановки давно не знал «Красный факел». Спектакль, созданный на едином дыхании, смотрится с неослабевающим ин­ тересом, вызывая ответные гражданствен­ ные чувства. Зал аплодирует на сюжетные повороты, билеты раскупаются за месяц вперед. Что же объединило мысли и чувства всех? Гневный протест против современного мещанства с его искусной мимикрией, под­ делкой под святые для каждого советского человека чувства — отзывчивость, заботу, сострадание. Все девальвировалось в «гнез­ де глухаря», превратилось в ширму, за которой укрываются эгоизм, делячество, беззастенчивый карьеризм и постоянный страх перед вышестоящими. Давно не видела краснофакельская сцена такой точности сценографии. Без навязчи­ вых метафорических «деталей», которыми почти повсеместно злоупотребляет послед­ ние годы театр, без всех этих столбов с письменами, странных нимбов, парящих в воздухе дисков, таинственных щитов, озаря­ емых разноцветными прожекторами, в спо­ ре с этими приемами, сугубо реалистиче­ ским языком добротных павильонов, тща­ тельно выполненного реквизита и мебели, художник создал в квартире «глухаря» ат­ мосферу кричащей безвкусицы с потугами на оригинальность. Эффект достигнут при­ емом легкого преувеличения. Древние иконы, о которых говорится в пьесе, пре­ вратились в огромный иконостас, африкан­ ские маски — в гигантские фигуры идолов, и надо всем этим собранием модных кол­ лекций парит чучело аллигатора, превра­ щенного в люстру. Глядя на эту модерно­ вую обстановку, не один зритель почувст­ вовал, что его щеки заливает краска сты­ да — попадание точное! В том же ключе ненавязчивого обличе­ ния своих героев играют почти все артисты. Е. Лемешонок в роли Судакова-старшего изысканно прост в обращении с иностран­ цами, которых по долгу службы вынужден принимать у себя дома, иллюстрируя, как «живут простые советские люди». Свои операции под девизом «мы — вам, в и ­ нам» он проделывает, скрепя сердце, по необходимости. Он устремлен к добру. Хо­ чет быть и предупредительным, и сердеч­ ным, и з.аботливым, но... Все его отвлекают дела первостепенной важности, все ему не­ когда. Некогда быть внимательным к драме дочери, заботливым по отношению к своей бывшей сокласснице, сердечным в отноше­ ниях с женой. Чем же живет Судаков — Ле­ мешонок, какими интересами, к чему стре­ мится? Может быть — к карьере? Да, он не прочь получить освободившуюся долж­ ность, но и с потерей ее примиряется без особой боли. Но что же в таком случае составляет скрытую пружину его действий? Он боготворит своего зятя, привязан к не­ му больше, чем к родным детям, делает все возможное для его продвижения по службе. Судаков не замечает, что его не­ наглядный зять — расчетливый карьерист без чести и совести, что он готов в любую минуту предать во имя продвижения еще на одну ступеньку по служебной лестнице. Итак, Судаков— Лемешонок в ослепле­ нии. Но разве можно винить за то челове­ ка? Он скорее достоин сочувствия, ч^м осуждения, да еще авторского определе­ ния— «глухарь». Очевидно, все дело в том — отчего слеп и глух Судаков, какие качества зятя оказали на него столь силь­ ное воздействие? А качества эти — демон­ стративная собачья преданность, которую обожает Судаков. Ни от сына, ни от доче­ ри, ни от замкнувшейся в себе жены Суда­ ков уже не видит не то что обожания, но и простого уважения. Ну, как тут не клю­ нуть на ловко заброшенную приманку? И Судаков попал в сети расчетливой игры. Надо видеть, с каким наслаждением воспри­ нимает он слова лести, подобострастия, восхищения. Кажется, он готов растаять от избытка разливающейся приятной истомы. Сколько людей, неглупых, имеющих жиз­ ненный опыт, опыт руководящей работы, погибали, не в силах совладать с искушени­ ем быть обожаемыми. Сколько людей, си­ дящих в зале, узнают в Судакове — Леме- шонке если не себя, то «своего знакомого». Другой исполнитель роли Судакова И. Ба­ ранов беспощаден к своему герою. Его Су­ даков недалек, суетен, трусоват, «глухарь» он законченный, неспособный даже понять степень своей черствости и глухоты. Если брать в отрыве от авторской и режиссер­ ской концепции, то образ, созданный Бара­ новым, вполне убедителен, даже вроде бы сатирически заострен. Но это персонаж дру­ гого спектакля и другого автора — из сти­ ля краснофакельской постановки он выби­ вается, потому что решен неточно, не в том жанре. Для того, чтобы понять это,