Сибирские огни, 1980, № 4

ВООДУШЕВЛЕНИЕ И ТОЧНОСТЬ 171 как поэтическое обобщение русской дейст­ вительности перед революцией 1905 года (трактовка Художественного театра), либо как обобщение внесоциалыного, абстракт­ ного, философского, мистического (трак­ товка Мейерхольда). Наше время сделало «Вишневый сад» од­ ной из самых репертуарных пьес'Чехова. Ее теперешняя бурная сценическая жизнь предстает перед современным зрителем в новых режиссерских решениях. Это уже не элегия, не поэтическая отходная старому миру, а жесткая драма, близкая к трагедии (трактовка А. Эфроса в театре на Таганке), менее мрачная, но вполне драматическая трактовка у Г. Волчек (театр «Современ­ ник»), социально-бытовая драма в телеви­ зионном варианте (постановка Л. Хейфица). Краснофакельский «Вишневый сад» не на­ зовешь ни элегией, ни поэтическим обоб­ щением гибели дворянских гнезд. Нет в нем и черт трагической обреченности ми­ лых, славных людей, нет и драматического • начала. Расставаясь с прошлым, Раневская не плачет, она полна веры во что-то свет­ лое, пока еще неясное, но непременно радостное. «Прощай, старая жизнь!» — про­ износит Аня, и ни у кого не возникает сом­ нения, что распрощаться с такой жизнью не только нетрудно, но и радостно. На сце­ не нет поэтического сада, нет уютной усадьбы, нет утренней свежести и пения птиц. Мрачное помещение уже полуразва- лившегося дома, где на полу лежат какие- то нелепые деревянные доски типа тех, которые перекидывают на улице через лу­ жи, о которые все запинаются, а Фирс чуть не падает, придают всей этой единой на весь спектакль установке ощущение тлена и запустения. Прошлого уже нет, прощаться не с кем и не с чем. Фирс — Е. Иловайский дряхл, как вся эта запущен­ ная усадьба. И он раб в душе, по призва­ нию, по убеждению, он гордится своим рабством. Его долговязая, согбенная фигу­ ра в ритуальном фраке, его настоятельная забота о господах — взывают к порядку, требуют: ну, накричи на меня, покапризни­ чай, затопай ногами, я только спасибо ска­ жу, лишь бы вернулось доброе старое вре­ мя. С таким Фирсом расставаться легко, такого ретивого служаку не жалко — он весь в прошлом. И люди рвутся к будущему. «Здравствуй, новая жизнь!..» — эти слова Пети Трофимо­ ва стали единственным смыслом спектакля. Такая трактовка своей оптимистичностью превзошла даже черно-белую трактовку 40-х годов, автором которой был В. Ерми­ лов. Он, как известно, объединил анализ «Вишневого сада» с анализом известного чеховского рассказа «Невеста» и все содер­ жание пьесы зажал между «прощай» и «здравствуй»: прощай, старая жизнь, здрав­ ствуй, новая! Краснофакельцы и попро­ щаться со старой жизнью не пожелали, от­ вернулись от нее с небрежением. Раневская — Покидченко — красивая, по­ этичная, цельная натура. Она вся лучится предчувствием близкого счастья. Она видит перед собой какую-то высшую цель. Пус­ кай сегодня есть какие-то неприятности, мимолетной тучкой грусти пройдет в ее жизни «этот дикий человек», этот «камень на ее шее», которого она все-таки любит, к которому едет в Париж. В финальной сцене она, прощаясь с Аней, решительно заявляет: «Девочка моя, скоро мы увидим­ ся...». Это звучит столь значительно, что понимаешь — вернуться в Россию ей пове­ левает долг. А потом легко, впроброс, чуть ли не в шутку: «Я уезжаю в Париж, буду жить там на те деньги, которые прислала твоя ярославская бабушка на покупку име­ ния — (весело) да здравствует бабушка! — (с милой улыбкой), а денег этих хватит не­ надолго...» На это Аня — Рябова отвечает с верою: «Ты, мама, вернешься скоро, скоро... не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экза­ мен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе чи­ тать разные книги... И перед нами откроет­ ся новый, чудесный мир...» Я вслушивался в их бодрые голоса, вгля­ дывался в одухотворенные лица и понимал, что речь идет о чтении книг особого рода, о помощи матери в таком деле, ради кото­ рого не может не вернуться «скоро, скоро» Любовь Андреевна. Вот так же, наверное, отправлялась бы на очередное партийное задание Рашель, вот так же поступали бы женщины типа Коллонтай, Андреевой... Вот так чеховский «Вишневый сад» наполнялся таким социальным смыслом, о котором и подумать не мог сам автор. Произошло же все это по причине пред­ почтения излюбленной мысли, как говари­ вал Пушкин, по причине невнимания к че­ ловечности характеров, что не преминуло дать рецидив «типологической игры». «Провинциальные анекдоты» А. Вампило­ ва в постановке С. Иоаниди решены в жан­ ре сатирической комедии. Две новеллы, построенные на интриге узнавания, давали прекрасный материал для динамичного, ве­ селого и поучительного спектакля. Дейст­ вительно, В. Харитонов в роли администра­ тора гостиницы был >1 узнаваем, как тип чинуши и мещанина, и в то же время нес такие индивидуальные черточки, которые позволяли говорить об общечеловеческом наполнении образа. Обнаружив нарушение гостиничной нравственности — мужчина в женском номере после одиннадцати! — Ка­ лошин — Харитонов упивается ролью обли­ чителя пороков, с наслаждением купается в мутной водице грязных подозрений. При­ чем, то удовольствие, которое испытывает при этой экзекуции человечек с маслены­ ми глазками жуира и выпивохи, рисует пе­ ред нами дополнительные штрихи к образу не только обывателя со своеобразным ла­ кейским миропониманием, но и отчаянного лицемера.' Исполнение Калошина В. Харитоновым может служить примером единства точного попадания в жанр при наполнении роли боевым жизненно-достоверным содержа­ нием. Иначе поступил другой исполнитель этой роли, опытный комедийный актер В. Эйдельман. Сосредоточив все внимание ' на комедийности, он оставил непрорабо- танным характер. Калошин — Эйделылап