Сибирские огни, 1980, № 4

когда шипы показывает роза) склонилась над асфальтами своими и смотришь пристально. Люблю тебя. Любила до сих лор твоих стихов подстрочники, картин великолепных копии, рассказы чужие о тебе. Любила издали, как любим мы театр из зрительного зала аплодирующего, забыв про запах лота и кулис. Но вот предстала ты... Зачем цветы должны гореть так ярко, такими голубыми быть озера и многочисленными — водопады в горах альпийских) Право, не затем же, чтоб целый мир поставить на колени пред красотой) Но, Франция, теперь и мне понятно, зачем сюда, в любовь или в изгнанье, спешили люди из моей земли и жили долго. Но в конце концов из жизни этой, режущей глаза, одни ушли, другие возвратились на родину. И только здесь, пожалуй, родиться мог твой импрессионизм — отчаянная, дерзкая попытка остановить, застать врасплох движенье. Не мыслю, что могла бы долго жить средь умопомрачительных картин холеной и ласкающей природы, вибрируя на грани между ней и душным серым камнем городов, как сердце при инфаркте. Так странно дыхьние горячее чужое, и глаз горячих откровенный взгляд в огромном лифте Эйфелевой башни, и этот рокот языка повсюду, как будто бы одну большую песню поет многоголосая Пиаф. Когда вперед и вверх — рука на взмахе) — бросают Елисейкие поля