Сибирские огни, 1980, № 3
90 МИТХАС ТУРАН Опять то же самое. На него стали украдкой показывать пальцами: дескать, из ума дед выжил!.. Тоскливо стало от того, что многого люди не хотят понять, думают только о себе, будто только они и делают все правильно, и говорят правильно, а другие, как вот он, например, сам не знает, что плетет... И снова стало казаться, что ни дороге, ни тряске, ни забившей глаза и глотку пыли конца не будет. И он еще крепче вцепил ся в поручень, потускневший от пота и грязи,—только бы не сбросило с сиденья... Когда-то темно-голубой, автобус все-таки остановился, окутавшись непроницаемым облаком пыли. С Всхлипыванием и скрежетом отвори лись двери. Со ступенек ловко соскочили двое молодых людей —длин новолосый парень в расклешенных джинсах и девушка в ярко-красной кофте и туфлях на толстенной деревянной подошве. Кроме них, никто не выходил, но шофер дождался, пока дед Capan выставил из автобуса свой посошок, опустил на землю одну ногу, приставил вторую, пока не сделал несколько шагов. Лишь тогда захлопнулась с тем же скрипом и скрежетом дверь, мотор глухо, как собака под крыльцом, рыкнул, и ав тобус, постреливая вонючим дымом, умчал вперегонки с дорожной пылью. Поначалу дед даже не понял, где он вылез,—уж не ошибся ли? Очень изменился за год его аал. Покривились еще сильнее старые из бушки, крытые лиственничной корой и дранью, а некоторые вообще бы ли без крыш. За штакетными оградами выросли нарядные дома. Увидев в верхнем краю аала ряд высоких тополей, старик успоко ился, поправил узелок за спиной и засеменил, торопливо переставляя ноги. Его посошок бодро постукивал в такт шагам по плотно убитой дороге. Новенькие, еще не разношенные ботинки сначала шаркали, почти волочились по земле, а тут затопали, точно настоящие солдатские сапоги, торжественно ступающие по родной земле. Старик очень спешил. Казалось, он торопится уйти, убежать от все го, что его тянет, клонит к земле,—выскочить из суконного пальто, большого, не по росту и не по погоде, избавиться от заплечного груза, хотя и не такого уж большого, выкарабкаться из своих долгих-предол- гих лет в этот солнечный полдень, сбросить особенно тягостные и нуд ные своим однообразием последние годы. Но разве убежишь от себя? И сердце не выдерживало. Он останавливался, тяжело, со свистом ды шал. Снова спешил к тополям, возле которых был его дом, и снова ос танавливался. Он снял поношенную шляпу, повесил на палку и оперся грудью.' Вытащил из кармана белый платок, встряхнул его, чтобы весь раз вернулся, провел им по белой голове, по белому, заросшему редкими волосами лицу, вытер почти прозрачную морщинистую шею. А сам не отрывно глядел на тополя, до которых оставалось совсем недалеко. Ос торожно протер платком мутные, как запотевшее стекло, глаза с вывер нутыми веками Задышливо прокашлялся. Прислушался, словно надеял ся услышать шелест листьев на тополях, и опять заторопился, будто всей целью его нескончаемо длинной жизни были эти деревья. Как они раз рослись! Какие большие листья на них! Как машут они ветвями, словно зовут к себе... А вон, за тополями, и крыша его дома... Вон сам дом... Уже и окна видны. Дед Capan своими руками поставил этот дом на яру, над рекой. В нем его жена Хызина родила пятерых сыновей и дочь. Сыновья —все пятеро —ушли на войну. Ушли и не вернулись. На четверых —Арапа, Маркиса, Сарапина и Кабриса —пришли похоронные. С этим старик согласен. * У народа много сыновей полегло на той войне. Что поделаешь? Но самый млаДший, Торай, написал, что обязательно вернется.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2