Сибирские огни, 1980, № 3
НА ПЯТИ ЭТАЖАХ И ВОКРУГ 75 печные: шур, шур! Ползают, кружево плетут, и конца нету ему, одно за другое цепляется. В тазик набежало почти с краями. Пичуга взял его, чтобы выплес нуть воду, мы вышли в сени, Пелагея Савельевна только отворила дверь —отвесная молния ударила как сквозь тысячу огромных стекол, вдребезги их разбивая, угодила в железнук/трубу пимокатной фабрики, сиреневый огонь пробежал вниз по растяжке трубы; Пелагея Савельев на быстро перекрестилась; Пичуга выплескивал воду, я сделал вид, что ничего не заметил. Дождь косо хлестал по крылечку, брызги и дождевую пыль рикоше том кидало в сени —мы ушли из сеней; вода в тазик теперь побежала уже ручейком. Пичуга пообещал завтра же подлатать крышу, Пелагея Савельевна благодарно и с умилением посмотрела на него. — А Гриша чо-то ни о чем и не спрашивает,—сказала она осторож ненько. Пичуга кивнул вверх и на окна: включать магнитофон нельзя в та кую грозу. — Тогда я спрошу,—сказала Пелагея Савельевна и села на жест кий краешек кровати.—Теперь чо же: сестру-то Алеши Метелина, выхо дит, вовсе и не Шигарев на крест привязывал —Юрий Кирилыч! Выплы ла на чисту воду правда! Погодите, еще не то выплывет!.. Ночью седни лежу, как всегда, сна нету, думаю, мотаю, как с клубка на клубок, хочу думать по порядку, а из головы пе выходит Юрий Кирилыч. За что, ду маю, он меня этак-то? Уж я в те годы чуть ли не молилась на Юрия Ки- рилыча, верила каждому его слову. Чо мы, хоть я или тот же Мефо- дий,—руки да ноги; куда голова направит, туда ступим, чо велит, то го ворим, за кого руку тянуть укажет —тянем,—Пелагея Савельевна задумалась, уронив голову на сложенные руки: —Ох, ребята, ребя та!—сказала тихонько.—Сколько зла оставила я по чужой воле, а ведь могла бы добра столько же вместо зла оставить.—И Пелагея Савельев на пошла к тазику, вытирая пальцами бегущие из-под очков слезы.— Дождь-то утих, идите, мне на моих ногах за вами не поспеть. Эта^с первый На крыльце Дома художников Алабата, Дубицкий и Петр Андрее вич. Алабата монументом, правая рука на палке, пальцы левой под усы рогулькой сунуты; Дубицкий смотрит на мост, ждет, видимо, в потоке машин шигаревскую «Волгу», вид как у полководца, ожидающего при бытия представителей разгромленной армии. Штучный отряхивает что- то с рукавов и штанин. Лужицы под ними осколками зеркала, и в каж дом осколке отражается солнце. Над мокрым асфальтом неощутимый ветерок гонит в ноги прохожим прозрачный пар. Мы идем как подне вольные, не торопимся. Пичуга глядит в землю, изредка произносит са мому себе негромко: «Ай-я-й». До крыльца уже рукой подать; Пичуга приостанавливается, смот рит на меня: — Что? Охотничий азарт прошел? Даа... Так-то вот, пока ходишь по тайге с ружьишком, играет в тебе каждая жилка, косача-красавца нач нешь скрадывать—душа замрет, все на свете забудешь. А вернешься домой с добычей, поглядишь на убитое гобой чудо... Ну зачем? Кто тебе дал право? А знаешь... подмывало меня у Пелагеи Савельевны размаг нитить ленту, стереть все записанное, ага. Проходим последние метры. Дубицкий берет у Пичуги футлярчик, взвешивает его на руке.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2