Сибирские огни, 1980, № 3
74 ВЛАДИМИР ПОЛТОРАКИН С левой кассеты говорящего магнитофона убегают последние санти метры пленки, Вася прислушивается (шевеля ухом!), и когда звучит ши- гаревское «чао», торопится мимо нас в комнату, снимает перед хозяйкой шляпу. Пелагея Савельевна обмирает, как если бы над ней затрещала потолочная матка. — Вот и оригинал, здравствуйте, Пелагея Савельевна! —весело го ворит Вася.—Не ждали, а я вот он. Пичуга останавливает магнитофоны, Вася наш, принесенный, тут же закрывает, суетливо торопится: вот-вот разразится гроза, надо спе шить; Алексей и все остальные, надо полагать, уже в Доме художников, собрали народ, вызвали Шигарева, ждут ленту с магнитофоном. Пичуга с любопытством вскидывает глаза до медно-красной лысины Тонконогова, смотрит в окно и снова на Тонконогова: непонятен ему то же этот сияющий человек. Рассказывает, как дурак, прибежавший на сельский сход, кричит: «Где тут ворам рожи чистят? Нельзя ли мне пер вому?» Улыбка у Васи расползается, и верно, чуть ли не за уши; он выбе гает с магнитофоном на крыльцо, ждет нас, нетерпеливо приплясывая. Косматый край тучи уже над нами; мы с Пичугой решаем пере ждать грозу в домике Пелагеи Савельевны. Вася убегает, нахлобучивши до бровей свою широкополую шляпу. По дворику зловеще кружит, извивается пыльный вихрь; в детстве мы верили, что вихри возникают от драки чертей, бросали в пыльную во ронку ножи,'а потом смотрели, нет ли на них чертовой крови. Через минуту крыши южной стороны проулка начинают блестеть, дождь идет стеной; по бегущему где-то Васе бьют небесные дальнобой ные; ливень загоняет нас в комнату, по окнам шумно бежит сплошная штора дождевой воды. Пелагея Савельевна приносит из кухни алюминиевый тазик, ставит возле печки, и в него с потолка все чаще и чаще начинают падать звон кие капли. Пичуга перематывает ленту. — Один другому будто насплетничал,—говорит она о магнитофо нах.—Слушала и диву давалась. Ох, Сеня, Сеня! —погрозила Вагина кассете согнутым пальцем.—А все они, денежки распроклятущие! И гла за, и ум застят, когда уж их только и отменят-то? У меня так их никогда и не было, и руки к ним сроду не тянулись, вот все и добро, что нажила, выброси —никто не подымет... —Что-то вдруг вспомнивши, Вагина ис пуганно уставилась в глаза Пичуге, перевела взгляд на меня и снова на Пичугу.—Он ведь, Шигарь-то, в те еще годы подарил мне как-то на праздник облигацию выигрышную. Это же я, выходит, на его окаянные деньги покупала чо-то!. — Вы-то при чем? —сказал Пичуга. А за руку бы схватили! Как воровку в тюрьму повели бы через весь город! Он-то, Шигарь, ото всего отперся бы... Ишь, руки-то еще больше ходуном заходили... Историю бы товарищества и Фонда мне пи сать, я там с самого начала, когда еще в, бывшей конюшне работали, буржуйкой обогревались. Грамотешки бы побольше, а то рука за голо вой писать не поспевает. На ленту говорить не могу. Так-то все знаю, ка кие кнопки нажимать, Научили. А начну говорить —язык вязнет... Дак оно в одиночестве и вправду говорить разучишься... Ночи зимой и без того длинные, а когда если одна —по неделе будто бы каждая тянется. Заулок у меня тихий, проезда нету, а еще и ставни закрыты —тихо, буд то и не в городе, а на заимке. Лежу, глаза в потолок уставлю, а его и нету, потолка-то, до того темень в горнице. А темень (может, сами заме чали) гуще света, тяжелее. На весах, я думаю, мешок темени перетянет такой же мешок света. Лежу, в голове мысли всякие, как тараканы за-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2