Сибирские огни, 1980, № 3
•НА ПЯТИ ЭТАЖАХ И ВОКРУГ 73 Савельевны, что изображалось на них, разобрать трудно. Еще в ком нате было много продукции цеха бытовой скульптуры: гипсовые тони рованные коты и собаки со щелями на загривках, Иван-царевич на се ром волке, Айболит в окружении зверей, Красная Шапочка и еще бог знает что. Пичуга поставил принесенный магнитофон на стол. Вагинский, по даренный Фондом, стоял на тумбочке, накрытый салфеткой ручной вязки. Спросили, работает ли он? — А чо ему, стоит без дела, не могу с ним разговаривать: желе зо —оно железо и есть. Писать, чо ли, за мной будете? Давно дожида юсь: думаю, почо же меня-то обходит Гриша? Я сказал Вагиной, что за эт,им к ней и пришел, но что сначала, если она позволит, Пичуга снимет с помощью ее магнитофона одну копию. Пичуга принес на стол вагинский магнитофон, Пелагея Савельев на краем полушалка смахнула с его крышки пыль, оттрафареченную салфеткой, села к столу. Пичуга занялся магнитофоном, ушел на кух ню искать еще одну розетку. — Не пойму чо-то,—сказала мне Пелагея Савельевна,—если ка кие песни?.. У меня вот еще один племянник вырос, приходил писать, так я послушала, о чем его машина моей поет, да и выгнала. А племян ница! Весна еще только-только, она —ко мне. Двор-то глухой, загорать прибежала. Тоже не пойму, зачем? Ране-то девчонки купаться разде нутся —чисто тебе лебедушки... Ну, да ладно. Скинула она с себя платьишко, я гляжу, глазам не верю. Цепочку у нее на шее и ране виде ла. Ну, думала, медальон какой прячет, чо ли? А у нее крестик, сереб ряный! И девчонка-то хорошая, и умница, и работящая, сложа рук не посидит, не успеешь оглянуться, она же дров принесла, и в лавочку сбе гала, и полы вымыла. «Ты чо же,—спрашиваю,—уж не в бога ли ве руешь?»—«Нет»,—отвечает. «Зачем же гайтан с крестиком?» —«А так просто».—«Ну так вот мой тебе сказ: пока крестик на шее, ноги чтобы тут твоей не было!» Она и не кажет глаз. То, бывало, и грядки мне вско пает, и посеет, и полить прибежит,—оно хоть и помаленьку всего, а свое, под руками. Еще и Мефодцй в те годы приходил часто, а тут за все ле то—не боле трех раз. А других-то я никого и не жду. Когда в силе была, так и маляров пришлют, и столяры где что подделают, и о дровах не ду мала. Пичуга попросил нас не шуметь, пустил магнитофоны, дождался первых слов разговора и тихонько ушел в кухню покурить. И вот мы сидим, боясь шелохнуться, чтобы скрип стула не зачерк нул ни одного слова на записывающей ленте. Вагина подалась вперед, глядит удивленно то на бегущие ленты, то на меня или на кухонную дверь. Голова у нее покачивается, в очках всякий раз бликом отражает ся уличное окошко, губы сомкнулись в большую скобу, концами обра щенную вниз. На дворе собирается гроза, в комнате становится сумеречно, как пе ред заходом солнца. Я ухожу к Пичуге и с порожка наблюдаю за Пела геей Савельевной. В окнах сиреневато-розово сверкает молния, небо ворчит басом, Пичуга шепчет: — Божий гнев. Как ты думаешь, запишется? А в комнате говорят, говорят, слово в слово нами уже слышанное два преступника. Вагина тянет дряблую шею из полушалка, долбит воз дух согнутым пальцем, что-то про себя отмечая, не часто кивает говоря щему магнитофону или нам понимающе и удивленно. Через сени крадется Вася; прежде чем шагнуть, грозит половице и своей огромной лапе, приседает, если половица начинает скрипеть, и корчит рожу, как если бы ему выдирали зуб.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2