Сибирские огни, 1980, № 3
38 ВЛАДИМИР ПОЛТОРАКИН цунды. Второе. Полчаса назад тот же директор подписал приказ о на значении Семена Викторовича Шигарева начальником оформительско го комбината. Полдюжины шампанского за Семеном. Третье. Из раз говора с врачами он понял, что память Оглухова сохранила события выборочно. Бывает —проснувшийся от летаргического сна помнит все, как если бы проспал с вечера до утра; другие не могут вспомнить даже своего имени. А вот у Оглухова из памяти может навечно исчезнуть все для него тягостное, неприятное, страшное и т. д. Самозащита орга- низма! Выходит, что Васю директор выпроводить поторопился: ни о чем своей рожей Вася Потапу не напомнил бы. Занятно? Теперь, мо жет, и сознался бы Потапушка в содеянном, так ведь в чем сознавать- ся-то, если в памяти чистенько? Этажей первый и четвертый Прошла обещанная врачом неделя, и Оглухова, действительно, привезли домой к Николаю Найденову. Дом художников снарядил де легацию; поехали на шигаревской «Волге» Алабата, Кержин и Метели ны, повезли цветы, апельсины, бутылку кагора и две бутылки водки — эти последние длц себя, если состоится застолье. Жена Оглухова, выйдя к делегатам на лестничную площадку, ска зала, что «здесь у них не зверинец и Потап Остапович не снежный че ловек, чтобы на него зенки пялить». И еще она сказала, что фальши вомонетчиков цветами не встречают. Это уж, я думаю, она просто вы местила обиду на делегатах: поехали-то как раз те, кто в преступность Оглухова или не верили, или не хотели верить, или не могли поверить. Ну, ладно: обойдись Клавдия Федоровна вот так бесцеремонно с художниками —еще куда ни шло. Но ведь она не пустила к больному и Ларису Метелину, врача. Я не думаю, чтобы жена Оглухова в эту ми нуту вспомнила, как Потап когда-то из-за Ларисы отполосовал у стар шего Тонконогова ухо, а Семена Шигарева бросил с моста. Делегаты, а затем и все в Доме художников решили поэтому, что дела у Оглухова, видимо, швах, и дай-то бог оклематься ему и адаптироваться хотя бы к осени. Лариса и Алексей в тот же день улетели в Алма-Ату к матери. Уле тел бы или уехал автобусом и я, кабы не дожди, расквасившие заозер- ский аэродром и все проселочные дороги. Дом художников живет своей жизнью, за каждой дверью верхних этажей что-то рождается в творческих муках; в залах горожане, загнан ные дождем, смотрят выставку Кержина, в цокольном грунтуют холсты под новые шедевры, трафаретят плакаты для пожарников или госстра ха, а ты ходишь как неприкаянный, и кажется,—надоел всем обйтате- лям Дома, намозолил глаза каждому. И тогда я сказал себе: «Может быть, это судьба придержала меня в городе, чтобы я одним из первых увидел Потапа Остаповича?» Грозо вому же небу бросил вызов: Ах, так? Хорошо. Займусь историей. Еще- то, надо признаться, поджало меня с деньгами, а под историю мне вы дали бы аванс. Мои хождения по этажам приобрели смысл: теперь в мастерскую к художнику являлся не просто убивающий время Григорий Чащин, а историограф, имеющий что-то вроде полномочия мешать ра ботать. Для пущей важности я доставал из сумки большой блокнот и пробовал, как пишет моя шариковая ручка. Спрашивать я не умею, и потому разговор строился по принципу: куда кривая вывезет. Как леший порой кружит заблудившегося в лесу вокруг одной березы, так мои беседы в мастерских через каждые две-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2