Сибирские огни, 1980, № 3

у книжной полки новременно заставляет писателя быть пре­ дельно точным в постановке нравственно­ психологических акцентов. Последнее, к сожалению, В. Суглобову удается не всег­ да. Вряд ли, скажем, надо было так прямо­ линейно противопоставлять малодушие Са­ ши и Толика («На ночь глядя») спокойствию и уверенности председателя Акимыча. Это люди разного психологического уровня, жизненного опыта. Есть претензии и к языку. Конечно же, не украшают повествование такие вот оборо­ ты: «Он не ощущал страха потерять ее». Любопытно, что наиболее образен, точен и лаконичен В. Суглобов в диалоге. Объясня­ ется это, видимо, тем, что автор рецензи­ руемого сборника известен и как драма­ тург. Не без основания некоторые вещи в данном сборнике снабжены несколько не­ обычным подзаголовком — «рассказ для кино». И с точки зрения образно-языковой структуры они выглядят наиболее удачны­ ми. Г. АРАБЕСКИН Татьяна Четверикова. Сестра. Зап.-Сиб. кн. изд., 1979. Как часто, давая оценку лирической по­ эзии, мы, заостряя внимание на тематике, сюжете, говорим: банальная история, сен­ тиментальный случай, опять описание соб­ ственных страданий... И автор, которому «на роду написано» поднимать житейские, бытовые проблемы, подсознательно опасаясь «скатиться» к описанию «банальных историй», начинает искать усложненные образы, подбирать слова «позаковыристей», которые должны означать свежесть, и незаметно оказывает­ ся в литературном проигрыше. Уходят по гулкому коридору поэзии про­ стые, искренние слова, рождаются много­ значительности, иносказания, недоговорен­ ности, условности, и на истощенной #и вы­ сыхающей почве стиха остаются не живые цветы, а только намеки на них, без цве­ та, без запаха, которые не волнуют чита­ теля. Только что вышла новая книга молодой поэтессы Татьяны Четвериковой, живущей и работающей в Омске, выпущенная За­ падно-Сибирским книжным издательством. В ней, в этой книге, все просто и незатей­ ливо: лирическая героиня Четвериковой молодая женщина, которая смеется и плачет, растит сына, ходит на работу и обе­ регает семейный очаг, расстается и встре­ чается с любовью... Ничего остротрагедий­ ного, ничего, казалось бы, значительного, а женщина эта — живет. И история ее жизни и любви не банальна, она волнует, вызыва­ ет и сочувбтвие, и уважение, заставляет «жить с невыплаканным сердцем» и верить, что она «все-таки счастливый человек», по­ тому что, даже страдая, она видит, что «мир был усталым, был покинутым, но не был серым», потому что, даже горько расстав­ шись с любимым, она находит в себе силы «словом не нарушить» его счастливую судьбу. 191 И эта женщина, лирическая героиня Тать­ яны Четвериковой, близка нам и понятна, поскольку она удивительным образом со­ единяет в себе многих женщин, объединяя их теплым и добрым словом «сестра». И не случайно поэтесса назвала свою книгу «Сестра». Тонкое мироощущение Татьяны Четвери­ ковой, ее мягкая выразительность при, ка­ залось бы, небольшом наборе изобрази­ тельных средств и не столь уж широком диапазоне красок позволяет смело обоб­ щить вроде бы несовместимые вещи: на­ пряженный быт большого сибирского горо­ да со старинными парками, платформами гудящих поездов дальнего следования, го­ рода, где «громоздятся этажи» и «можно в поймах Иртыша весну увидеть голубую», города с полузабытыми окраинами и до­ машнюю тишину с «шитьем и книгой у ок­ на», и теплый мягкий запах весенней влаж­ ной земли с бескрайними полями и суро­ вым крестьянским трудом. И на фоне всей этой картины возникает характер, сильный и мягкий характер жен­ щины-сибирячки. Светлей и чище серебра Сибирь дарует нам покровы. Сестра моя. но не по крови, а по сердцу сестра моя, тебе и мне снега к лицу, леса знакомы, что твой терем. Земле своей мы больше верим, чем обручальному кольцу... Чувство личной ответственности за все происходящее, воспитание духовной высо­ ты и цельности, осознанности своего назна­ чения на земле — одна из привлекательных сторон поэзии Татьяны Четвериковой. А все мы, в общем-то, крестьяне: отец ли, дед ли, прадед твой. Да будет вечно псрвозданен парок над влажною землей. Устану. Выдохнусь. Поплачу. Но что вести обидам счет? Хлеба растут. И это значит: жизнь, как положено, идет. И эта Жизнь и забота о том, чтобы шла она, как положено, мера ответственности за каждого и есть назначение человека. Все больше золота на пальцах, все меньше книжек на столе. Глядишь глазами постояльца на доброту родных полей... Что это, мягкий укор? Нет, пожалуй, есть более точная характеристика интонации — грустная констатация свершившегося. Близкий некогда человек, очевидно один из тех, кого в свое время поэтесса могла назвать «сестрой по сердцу», становится чужим, поскольку они все дальше и даль­ ше друг от друга духовно. Вряд ли герои­ не этого стихотворения будут «снега к ли­ цу» и вряд ли дом, мир, в котором она жи­ вет, сможет отпустить ее к «степному зною, звездным всплескам», как ту, другую жен­ щину, для которой «входная дверь выходит прямо в небо». Но сколько б ни было игрушек, не может свет их золотой согреть остуженную душу,