Сибирские огни, 1980, № 3

ЖЕМЧУГ «СЛОВА», ИЛИ ВОЗВРАЩЕНИЕ ИГОРЯ 183 совершает побег из половецкого плена и возвращается на землю святой Софии — на лоно Святославово. Молодое вино вливается в жилы Святослава, и Святослав (а в его лице — весь существовавший мир) оживает: «и негуютъ мя» — приводят в состояние блаженства. Если бы сон Святослава сбылся, то Игорь в финале поэмы ехал бы «ко святей Софии къ Киеву» — в лоно Софийской церкви. Вышел бы замкнутый круг, состоялась бы подлинная завершенность, и абсолютное прошлое тем самым воспроизвело бы себя в настоящем. Если бы этот сон сбылся, то на этом образе и должно было бы закончиться сновидение Святослава. Однако, что и вызвало недоумение Святослава, сон его имел странное, никак не увязывающееся с логикой предыдущих образов про­ должение: «Уже бо дьены безъ кнеса в моемъ тереме златовръсемъ...» Предыдущее Святославу было понятно, но этот явившийся ему новый образ все спутал, и сон стал «мутенъ». Только что была «нега, только что златоверхий терем — храм его тела — был полон жизни, и вдруг ни с того ни с сего — пустота: терем ока­ зывается «безъ кнеса», без своего державного столпа, без своей опорной, несущей колонны. То есть получается: «град царя» без «царя», «державы прибежище» без «дер­ жавы». В результате кровля и стены, называемые «дьскы»,— по «Словарю русского языка XI — XVII вв.», «доска» — стенная плита, защитный кров («Стены же внутренняя капища того златыми деками и сребряными покованы»),— рушатся, и в открывшийся проем устремляются, торжествующе каркая, черные вороны: «Всю нощь съ вечера босуви врани възграяху— у Плесньска на Болони беша дебрь кисаню; и не сошлю къ Синему морю». «У Плесньска на Болони», как нетрудно догадаться,— иносказательный эквива­ лент явному (данному въяве) образу «въ Киеве на Горахъ». Об этом говорят и сами значения слов «плеснь» и «болонь». «Плеснь», или «плеть»,— плетень, забор, стена, ограда, град, город. Словообра­ зование «плесньск» — не название конкретного города (хотя именем «Плесньск» и на­ зывалось несколько русских городов), а само название «город» — «градск». Все древ­ ние города именовались просто «город», а то, что мы понимазм ныне как название города, было эпитетом, указывавшим на его принадлежность народу или князю, на его местоположение, возраст и т. п.— Град Киев, Град Ярославль, Град Москва, Новый Град. Само же название «город» зависело от того, как у той или иной племенной груп­ пы называлась стена, определявшая территорию обитания: если стена называлась, «кура», то возникало «Курск»; если стена называлась «плеснь», то возникало «Плесньск»; если стена называлась «кана», то возникало «Тьму-торо-кань». (Последний случай — сращение трех разных названий территориальной стены: тема, тора, кана. Сравним: Тамань, Томск, Туров, Канск и т. п.). «Болонь» — оболока, облако, нарост, опухоль, вздутие, шишак, бугор, холм, гора. «Плесньск на Болони» — Город на Горах, Страна на Высотах, Царство на Небе­ сах. Иными словами, это Русская земля как единый возносящийся град-терем. Подоплека древней градостроительной мысли совершенно ясна: город ставил­ ся как «град царя», «державы прибежище», «царство небесное», то есть как соедине­ ние женского и мужского начал. Женское, земное, начало воплощалось в стене (от­ сюда и распространенный в старину обряд строительной жертвы — замуровывание в стену жены-девы), а мужское, небесное,— в горах, холмах, обнесенных стеной. Город был единством тела и головы, жены и мужа, плоти и духа. Три остальных «темных» слова также понятны: «Беша» — третье лицо глагола «быть» в значении «становиться, возникать»: у Го­ рода на Горах возникла... что? «Дебрь» — рытвина, яма, дыра, щель, брешь, дверь. У Города на Горах возникла дверь... кому? «Кисаню». «Кисань», или «кишань» (от «кишеть» — копошиться, гомозиться, во­ зиться кучею, толпою, кипеть, шевелиться в мелких частях своих),— мелкая тварь, по­ гань, нечисть, то, что всегда кишмя кишит, Сравним: «кишъ — шугать, пугать птицу, го-.