Сибирские огни, 1980, № 3
НА ПЯТИ ЭТАЖАХ И ВОКРУГ 15 С тех пор у Шигарева на лбу рубец в виде римской пятерки, у Ду- бицкого же, я думаю, багряные полосы внутрь ушли и горят там до сего времени. А тогда вызвал он Шигарева на дуэль —во как! Он принесет отцовский наган, в барабане будет один патрон, уйдут на кладбище, кинут жребий, потом каждый, закрыв глаза, барабаном по руке от пле- ча До ладони и—себе в висок. Андрюшке удалось стащить наган. Шигарев кидать жребий отка- зался: для него, сказал, патрон под боек не угодит. Крутнул барабаном по руке и—клац! —себе в висок: пусто! «Кому суждено утонуть, того не повесят. По теории вероятности у тебя, Андрюшенька, шансов вдвое меньше. Может, не будешь? Посчитаем, что я выстрелил в воздух». Вырвал Дубицкий у Шигарева наган, пробует усмехнуться, а у самого в глазах ужас оледенел и губы как деревянные, не слушаются. Покатил ся наган по руке, щелкнул последний раз на вздрагивающих пальцах; Андрей голову в сторону отвернул, под ушами желваки вздулись, под носит наган к виску. Я—хвать его за руку! Посмотрели: патрон как раз против ствола. Лежать бы с тех пор Андрею Дубицкому на заозер- ском кладбище. Узнала о дуэли Лорка: «Сопляки!» Дубицкого перестала замечать: «С покойниками не разговариваю!» Они-то думали —возликует Лорка, посвятит их в рыцари, а она отмела и Семена тоже, и видеть ее стали каждый вечер с Юрием Юрлагиным, приехавшим на каникулы после третьего курса Художественного института к своему дядюшке, заве дующему аптекой. Девятый Лорка закончила с медалью, как-то поспевала и головы парням кружить, и учиться! Поступать собралась в медицинский; Кер- жина пригласили работать в училище. Через месяц они встретились бы в областном центре, она уже не его ученица, и он мог бы наравне с ос тальными выходить на турнир. Нет, чтобы в тот же вечер, когда писался этюд, сказать ей: «Поедем-ка вместе, Лора, нету на всей земле лучше тебя!» Она пришла к нему взглянуть на себя в этюде, похвалила учите ля, он подарил ей не этот, а другой этюд, осенний, какой она сама вы брала. — Тот, кто любит осень, умеет глубоко, чувствовать,—говаривал мне Вадим Романович.—А как она необъятна! —Он имел в виду душу человеческую.—Земной шар —только он и пойдет в сравнение с ней. В душе тоже одновременно, как и на планете, может накрапывать осен ний дождь и светить солнце, бушевать снег и цвести магнолии; вечер, ночь и утро —в одну минуту. — Да вот я,—сказал он в тот раз на подоконнике.—Вспоминаю свой заозерский год и меня словно швыряет из-под летнего солнца в снег и обратно. Когда мы сидели на подоконнике, Вася Тонконогов принес Вадиму Романовичу несколько недостающих этикеток для его выставленных работ, сам вызвался их прибить аккуратненько медными гвоздиками. Вадим Романович пошел с»Васей по отсекам, пошел и я следом, наблю даю за Васей. Шлепает он своими ластами по натертому паркету, сияет плешью, прибьет этикетку крохотным молоточком, попятится от картины, огля дит ее, кинувши голову на плечо,—ни 'дать, ни взять —маэстро наносит последние ударчики кистью. То, что Лариса Метелина вот-вот будет в Доме художников, его будто и не касается, состояния Вадима Романо вича замечать не хочет; перед Ларисой в этюде встал избоченясь, кинул длинные-свои руки за спину, помахивает сзади молоточком, рожу сияю щую к Вадиму Романовичу повернул, подмигивает весело, дескать, лов ко мы ее в тот раз на железный крест!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2