Сибирские огни, 1980, № 3

ЖЕМЧУГ «СЛОВА», ИЛИ ВОЗВРАЩЕНИЕ ИГОРЯ 163 ся, собраться с силами, нанять половцев, хазар, печенегов, а затем вновь устремиться в более северные районы Руси с целью их захвата» (О. М. Рапов. Княжеские владения на Руси в X — первой половине XIII в. М., Изд-во Моек, ун-та, 1977). Да и в самом «Слове» о значении «града Тьмутороканя» сказано достаточно ясно: «Тъй бо Олегъ мечемъ крамолу коваше и стрелы по земли сеяше. Ступаетъ въ златъ стремень въ граде Тьмуторокане,— то же звонъ слыша, давный великый Яро. славь, сынъ Всеволожь Авладимиръ, по вся утра уши закладаше въ Чернигове». Князь Олег, дед Игоря, был одним из «младших Рюриковичей», а вернувшись из Тьмуторо- кани, заставил считаться с собой самого Владимира Мономаха («давный великый Яро- славь, сынъ Всеволожь Авладимиръ»). Таким образом, мечта о «граде Тьмуторокане» имеет определенный социальный •характер — это мечта «младших Рюриковичей» встать вровень со «старшими Рюрико­ вичами». Для Игоря Святославича —а он княэь-«середняк», типичный представитель «младших Рюриковичей» — это мечта о том, чтоб «быть запросто» с великим князем Всеволодом Большое Гнездо; это мечта о том, чтоб Галицкий Осмомысл Ярослав, о котором сказано: «Высоко седиши на своемъ элатокованнемъ столе», считался с ним — «чтоб рядом он сидел с тобой на лавке на твоей»... Аналогичная природа движения видна и в романе Апулея «Метаморфозы». «По странности своего молодого возраста» Люций становится «рабом сластолюбия». Его мечта о «высоких полетах» буквально означает то, что Люций хочет встать вровень с Милоном, богатым родственником, в доме которого он останавливается. Превращая своего героя в осла и проводя его через целую галерею «милонов», Апулей показы­ вает, что путь, на который вступил Люций, это путь разложения и погибели общества. Путь же к истинному блаженству — вступление в «святое воинство» богини Изиды, требующее воздержания и проявления лучших человеческих качеств. «Над теми, кого величие нашей богини призвало посвятить жизнь служению ей, не имеет власти гу­ бительная случайность,— говорит Люцию верховный жрец.— Разбойники, дикие звери, рабство, тяжкие пути и скитания без конца, ежедневное ожидание смерти — чего до­ стигла всем этим свирепая Судьба? Вот тебя приняла под свое покровительство другая Судьба, но уже зрячая, свет сияния которой озаряет даже остальных богов». Другая судьба принимает под свое покровительство и Никиту Моргунка: — Так, говоришь, в колхоз, отец? — Вдруг молвил Моргунок. — По мне — верней; Тебе — видней: По воле действуй по своей... — Нет, что уж думать,— говорит Печально Моргунок.— Все сроки вышли. Конь подбит... Не пустят на порог. Объехал, скажут, полотраны, К готовому пришел... — Для интересу взять должны,— Толкует богомол. — А что ты думаешь, родной! — Повеселел ездок.— Ну, посмеются надо мной, А смех — он людям впрок. Зато мне все теперь видней На тьади верст кругом. Одно вот — уйму трудодней Проездил я с конем... Казалось бы, не должны «пустить на порог» и князя Игоря Святославича, деяния которого привели к тому, что «по Руской земли прострошася половци», «уныша бо градомъ забралы, а веселие пониче» и т. п., однако его не только пускают, но и встре­ чают так, словно это не беглый пленник, заслуживающий самого сурового осуждения, а величайший национальный герой: 11