Сибирские огни, 1980, № 3

ЖЕМЧУГ «СЛОВА», ИЛИ ВОЗВРАЩЕНИЕ ИГОРЯ 161 Молодой человек, по имени Люций, страстно, «до потери рассудка», захотел «облетать высокими полетами все небо». «Так устрой,— говорит он служанке волшеб­ ницы Фотиде,— чтобы стал я при тебе, Венере моей, Купидоном крылатым». Фотида дает Люцию волшебную мазь, натеревшись которой он переходит из мира людей в мир животных. В конце этого перехода Люций надеется увидеть себя птицей, но его ждет горькое разочарование. Служанка перепутала ящички с мазями, и Люций пре­ вращается не в вольную птицу, а в осла. Осла тут же похищают разбойники, навьючив на него украдейное добро. Много страданий испытал Люций, находясь в неволе, и не достиг бы он «спокойной пристани Отдохновения», если бы божество не указало ему путь возвращения к людям. Люций следует божественному указанию, безобразная личина животного спадает с него, и он становится вновь человеком. Возрожденный, Люций едет в Рим, к «верховной богине, Изиде-владычице». Обратим внимание и на такую деталь. Рассказ о злоключениях Люция Апулей начинает с сообщения о том, что его герой ехал в Фессалию на «ослепительно белой лошади». Это сообщение — исходная точка развития художественного образа: Люций до превращения — человек, сидящий верхом на животном, Люций после превраще­ ния— животное, на которое садятся верхом и грузят поклажу. То есть суть движения Люция состоит в перемещении из одного седла в другое — из седла, в котором он сидел, в седло, которое сидит на нем. В «Слове о полку Игореве» аналогичная ситуация. Игорь отправляется в путь на «борзом комоне»: «Тогда въступи Игорь князь въ златъ стремень и поеха по чистому полю». Далее автор говорит о поражении Игоря: «Ту Игорь князь выседе изъ седла злата, а въ седло кощиево». «Кощиями», или «кощеями», на Руси называли скотов. «Седло кощиево» — ярмо, иго. «Сидеть в седле кощиевом» — быть скотом, находиться в ярме. «Выседе изъ седла злата, а въ седло кощиево» — вылез из седла, а влез в ярмо; превратился из едущего в везущего — из князя в коня. Метаморфоза, надо заметить, типичная, встречающаяся и в литературе нашего времени: I С утра на полдень едет он, Дорога далека. Свет белый с четырех сторон. А сверху — облака... Это молодой крестьянин Никита Моргунок, покинув «отцовские места», подался в чужие края искать «страну Муравию». Никита едет в телеге, конь бредет в ог­ лоблях: И в мире — тысячи путей И тысячи дорог. И едет, едет по своей Никита Моргунок. Бредет в оглоблях серый конь Под расписной дугой, И крепко стянута супонь Хозяйскою рукой... С Моргунком случается беда, и с «должности» мужика он перемещается на «должность» коня: Короток день, а путь далек. Хоть воз не так тяжел. И влез в оглобли Моргунок. А мальчик вслед пошел... Кстати, схема Моргункова «полка» (а «полк» значит «поход», то есть, в конечном счете, «путь», «движение») та же, что и схема «полка Игорева». Сравним: Игорь, сняв­ шись с «отня стола злата», отправился в чужую землю «поискати града Тьмуторока- ня»; Никита, оставив «отцовские места», едет в чужие края искать «страну Муравию». Игорь вместо «хвалы» и «воли» обретает «хулу» и «нужду», и Никита Моргунок вме- Ц Сибирские шзя { М