Сибирские огни, 1980, № 3

РАССКАЗЫ ГО7 Смбтрю, какое стало лицо у дяди, и ни слова больше сказать не могу. Ну кто меня за язык тянул! Опять не то ляпнул. Какой же я дурак... Будто издалека слышу дядин голос: «Откуда узнал?» «Говорят...» —начал я вилять. Он меня, как мышонка, поймал: «Кто тебе сказал?» «Ахоол». «Сам?» «Сам». Так на меня дядя посмотрел, будто распознал подкупленного седо­ ка на скачках. Я еще не представлял, что такое позор. Но уже увидел его в брезгливой улыбке дяди. «Ей-богу, он славный парень,—опять заюлил я.—Это он наш скот вернул». «И Ойата не ел? Или ты про моего коня не спрашивал?» «Не знаю»,—осекся я. Всегда я старался быть достойным покойного отца. И дядя Сандыр был мне, как родной отец, помогал нашей семье, чем только мог. А вот теперь он глядел на меня, как на змееныша, который ужалил его. Вдруг дядя испуганно спросил: «А Чачах? Как Чачах?» «Она... тоже». Я же хотел только добра дяде. Хотел объяснить, чтобы он лучше понял, какой на самом деле Ахоол. Он должен понять. Я ведь тоже по­ началу ненавидел Ахоола, пока не узнал его. Но глаза дяди наполни­ лись злобой. Он с треском разломал щепку, которую вертел в руках. «Люди всякое могут говорить, племянник... А Керим меня живого топчет. Издевается надо мной.—Он будто отрубал каждое слово,— Я перед богом ни в чем не виноват, чтобы заживо себя хоронить. Чело­ век еще пока. Чачах —мое дитя и будет жить по-моему». Он замолчал, и мне сказать больше нечего. Веришь: на глазах подменили дядю Сандыра. Как больной стал. Ссутулился. Пошел к своему дому, ноги волочит, чирки от земли не оторвет. У меня сердце сжалось: что теперь будет? А тут навстречу Ча­ чах. Разоделась. Сюрмеси —все в новеньких монетках —по плечам рассыпались. Сама светится, как солнышко красное. Ох, дура!.. Вот ни­ сколько бы не пожалел, если бы дядя ремнем ее отстегал. А он только прохрипел: «Куда?» «Так просто. Мама обедать зовет. Сора, иди к нам. Мы суп из кури­ цы сварили. Слышишь?» «Ты чего вырядилась?» Чачах отца стыдит: «Папа, что с тобой?» Ушли они. Я к ним не пошел. После этого дядя Сандыр и литовки править не предлагал, и на сенокос с собой не позвал. И я глаз не кажу стыдно. И на душе не­ хорошо. Что-то, чувствую, должно случиться, а что —не знаю... Начался сенокос. У каждого в горах своя ложбина. У кого хозяйст­ во покрепче тот людей нанимает, помочь устраивает. Мы с матерью косили в ложбинё Остыг. Мать никак не поймет, почему Сандыр к нам переменился, даже не здоровается, будто чужие мы. А он тут же, ря­ дом, за горкой косит. Один. Иногда только Тана и Чачах ему по­ могают.