Сибирские огни, 1980, № 2
96 ВЕНИАМИН ШАЛАГИНОВ Подошла близко-близко. Чудесные глаза! Чудесные зубы! Он чув ствует ее дыхание, запах губной помады, нагретых на солнце распу щенных волос— черной волной через плечо на грудь. — Помни, милый! Я ведь сговорчивая, прибегу, как верная ша- вочка. — А этот? На соседнем топчане сидел, обхватив руками колени, печальный лермонтовский Демон в сиреневых плавках шортиками— предписание последней пляжной моды. На верхней его губе лежала желтенькая ще точка аккуратно подрезанные жестких усиков. Вместо глаз — седой ту манен. — Э, липучка,— отмахнулась она, понижая голос до шепота, и з а канючила, подлаживаясь под Пьеху: —■Прошу вас я, прошу вас я. По манишь? — Не выйдет, Капочка. Завязал. — Значит, договорились! — Качнулась на него, боднула грудью и рассыпчато захохотала, заколыхалась. Прошло несколько дней. Капочку за это время он встречал два раза с ее соседом по пляжу и мальчиком лет пяти, который, по обыкновению, шел между ними и держал за руку того и другого. Она издалека узнавала его, сияла улыб кой и зубами из-под широкополой шляпы в искусственных фиалках и лентах, кивала, но попытки заговорить или остановиться не делала, Это задевало его. Кому приятно, когда хорошенькая молодая женщина, так открыто и настойчиво добивавшаяся вашего расположения, начина ет отдавать предпочтение другому и с гордым, счастливым видом гуля ет по городу с его дитятей, как со своим собственным. У'Капочки про игрывало лишь одно место: неумеренно широкий тонкогубый рот прямой линией. Все остальное же могло смутить и покорить самый тре бовательный вкус мужчины любого возраста. Истина эта открылась Олегу Касьяновичу еще в прошлом году на пути в Сибирь из этих Же благодатных мест. Тогда он впервые увидел ее в вагоне фирменного поезда. И тогда же судьба неосмотрительно оставила их вдвоем в четы рехместном купе под сенью лилового ночного огонька, делавшего милой поэзией не только слова и картины, но и молчание. У теннисного корта, под мимозой, все еще нарядной от желтых и ма линовых паутинок, собирающихся в нежные крохотные цветки-парашю- тики, одинокр стоял и плакал маленький мальчик. — Ну, ну, мужчина! — участливо улыбнулась ему Маша и, подби рая под коленями юбку, присела на корточки.—Что с тобой, малыш? — Поглядите на ухо,— сказал Олег Касьянович.— Толстое, как пельмень, и красное. — У, проклятущая оса! И ведь удрала, поди, негодница. Не плачь, хороший. Я вот подую, и сразу-пресразу все пройдет. — Это не оса.—Мальчишка враждебно напыжился и заморгал, глядя на корт.— Вон. Мячиком. — Мячиком? А кто? — Она. ■— Твоя мама? — Она! Не мама! — По лицу темной тенью тоска и раздраженье. На ближнем прямоугольнике корта передвигалась без суеты, пе реставляя свои длинные, слегка гарцующие ноги, истинная бельфам в торчащей после крахмала, очень коротенькой белоснежной юбочке. — А как ты ее зовешь? — Тетя Капа.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2