Сибирские огни, 1980, № 2
ЗОЛОТОЕ ДНО 27 шина, а иногда то и другое. У Мелёхина в гараже самая дорогая модель «Жигулей», а в доме самодельный ободранный шифоньер. Хоть грязно, хоть сухо — они обязатель но в сапогах и фуфайках. Друг друга Ваньками да Кольками зовут, сколько бы им лет ни было. Не имена, а клички. А матерков, которых в их речи больше, чем нормальных слов, они, похоже, сами не замечают. — Что мы еще не сделали? — спросил он Мелёхина. — Сети надо по акту унистожить,— неохотно ответит тот. — Тогда приступим.— Дашков взобрался на сани.— Где будем сжигать? — Да можно прямо здесь. Полетели в грязь сети, зазвенели кольцами-грузилами. Белые, синие, зеленые, старые и новые, фабричные и самодельные, они улеглись на земле большой кучей. Тракторист принес ведро солярки и облил их. — И не жалко вам сжигать? — галдели мужики. — Что значит не свои! —- Отдали б !| лучше нам. — Или продали бы по дешевке. — Отойдите подальше! — отвел их Дашков рукой и бросил на кучу зажженный пучок спичек. Вспыхнуло пламя,_затрещали, плавясь, капроновые сети. — Хоть погреемся,— протянул по очереди ноги к костру Ванька.— Эх, сапоги мои, сапожки сорок пятого размера! Подошла машина, разбрызгивая грязь, и мужики помогли забросить с саней в кузов мешки с рыбой. Особое старание Петька с Колькой проявили. Дашков сел в ка бину и уехал, костер догорел, и все понемножку стали расходиться. Лишь Петька с Колькой будто невзначай задержались около Мелёхина. Колька вздыхал, с надеждой посматривая на Петьку. — Устал, поди-кось, Максимыч? — растянул Петька в льстивой улыбке всегда мокрые губы. — Устал я, Петька, устал,— охотно согласился Мелёхин.— Не молодое мое дело, шестой десяток лет. Сейчас бутылку водки выпил бы, наверно, и не захмелел. — С устатку бы хорошо! — Да магазин закрыт, а идти на дом к продавцу как-то неприлично для меня,— с достоинством пояснил Мелёхин. — Зачем идти? У нас есть,— зашептал Петька, будто кто-то мог их подслушать.— Зайдем-ка в ограду. Они уселись за домом на березовые неколотые дрова. Мелёхин принес из дома три стакана, кусок желтого сала, хлеба, и они быстро распили две бутылки. Разливал Петька. Мелёхину он старался налить, пополнее, тот не возражал, только покряхты вал. Жена Мелёхина, молчком, прошла мимо них. Привыкла она к таким выпивкам. Лишь бы из дому мужик денег не тащил, а так против она ничего не имела. — Слухай-ка, Николай Максимыч,— змеем-искусителем приникнул к нему Петь ка.— Кольке сетешек надо бы. Ничего у него пока нет, обживается мужик. Ничего не ответил Мелёхин, будто не слышал, сало жевал крупными, желтыми, как у старого коня, зубами, задумчиво смотрел поверх их голов. Колька и Петька от вета ждали, смотрели, как ходили его мощные челюсти и вздрагивала красная жир ная шея. — Хоть бы для себя, для детишек малых карасишек на жареху поймал бы,— жа лостливо тянул свое Петька,— На море он не поедет, тут, около дома, на болоте разве когда поставит. Мелёхин шумно вздохнул, носком сапога по грязи пошлепал. — Пусть забирает, как стемнеет. Огородом пусть пройдет,— сказал он так, будто Кольки не было рядом.— Хорошие сети, сам отбирал. Себе хотел оставить. — Давай деньги! — выхватил Петька из Колькиной вспотевшей руки скомканную пачку.— Попета тут. Ничего? — Ладно,— буркнул Мелёхин, сунул, не считая.— На бензин пойдет,— сказал он на ходу. На крыльце Мелёхин повернулся:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2