Сибирские огни, 1980, № 2
20 ГЕННАДИИ СОЛОВЬЕВ Егор Кузьмич, сильно припадая на одну ногу, будто приседая, медленно, насторо женно подошел. Хотел было протянуть Дашкову руку, чтобы поздороваться, но, взгля нув на лейтенанта, понял, что этого делать не надо, стоял и не знал, куда девать свои руки: тяжелые, натруженные, с корявой, потрескавшейся кожей. — Что это вы? — строго, как мог, спросил Дашков,— рыбу ловите в запретное время да еще запрещенными орудиями лова? Егор Кузьмич молчал и поглядывал на Мелёхина, как на свое спасение, а тот, отойдя к канаве, носком сапога отковыривал куски глины и сталкивал их в воду. — За браконьерство придется на вас составить протокол. Заберем сеть, лодку и мотоцикл. За использование транспортного средства в целях наживы. — Да вы ч то !— растерянно заморгал глазами Егор Кузьмич.— Ну рыбу, ну сеть— ладно, шут с ними. Но мотоцикл. Как хотите, а не отдам. Я за него деньги платил не малые. С пенсии своей экономил. — Забирать не мы будем. Как суд решит,— бубнил свое Дашков, и самому от своих слов было неприятно.— Фамилия-то ваша как? Егор Кузьмич вытер о фуфайку дрожащие руки, ответил не сразу: — Хорышев моя фамилия, вот как. С двадцать пятого года рождения. Между прочим, я на фронте был, дважды ранен, ноги у меня поранетые. В таком возрасте, как вы, я уже инвалидом второй группы стал. Обо мне в газете писали. Потому как у меня орден Славы имеется и другие правительственные награды,— с обидой за кончил он. — Это к делу не относится,— мрачно глядел на носки резиновых сапог Дашков.— В протокол это не вносится. — Значится, я Родину защищал, а ты меня теперь протоколом пугаешь? — задро жал голос Хорышева.— За два десятка чебаков. Поимейте хоть совесть! — Вот именно! — поддакнул Наилов. И тракторист, красивый, с умным лицом татарин, строго смотрел на Дашкова, и сам Дашков неуютно себя чувствовал. Конечно, зря Хорышев о своих заслугах тут за говорил. Неудобно как-то слушать его в такой ситуации. Даже смотреть на него не удобно. И рыбы-то у него не бог весть сколько, да и что уж за рыба — одни чебаки. «Мелочь», «семечки», говорят о них настоящие рыбаки, привыкшие ловить круп ную рыбу. Дашков с видом человека, принужденного пойти г1ротив своей совести, выдержал паузу, но все-таки сдался, махнул рукой: — Ладно. Пусть будет по-вашему. Но чтоб в последний раз! — Да уж ясно что в последний. Больше не поеду,— все еще хмуро, но уже с облегчением сказал Хорышев.— Позору-то сколько! За всю мою жизнь столько позору не было. Провались она, рыба эта. Да хотелось к празднику. В магазине-то не купишь. Сам не поймаешь — так и рыбки не поешь. Старуха моя насела на меня: съезди да съезди. Все, мол, ездят, а ты боишься. Черт ее переубедит! Съездил! Лицо у Хорышева совсем просветлело, он даже улыбнулся. Ему теперь просто поговорить хотелось. — А ведь раньше было как: ловили эту рыбку безо всяких, кто сколько хотел. Рыбы было!.. А птицы на озере! Стон, бывалоча, стоял. Куда что подевалось? Другая жизнь пришла, порядки другие; трудно, а привыкать к ним надо. И вдруг похвалил Дашкова: — А ты, товарищ, ничего, молодчина! Дашков подозрительно посмотрел на него: не любил он таких похвал, но ничего не сказал и пошел к трактору, и все за ним пошли, один другому в затылок, как солдаты за командиром. ' Когда они уже далеко от канавы были, увидел Дашков, как от нее отделился мо тоцикл и покатил в сторону леса. «Этот и вправду с сетями на озеро больше не заявится»,— подумал он, провожая Хорышева взглядом. Мелёхин проворчал: — Первый год ты, Владимир Федорыч, работаешь, так тебе кажется, что смо жешь всех образумить и перевоспитать, порядок навести. Поработаешь с мое — куды
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2