Сибирские огни, 1980, № 2
ОН И ОНА НА ЛИТЕРАТУРНОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ 175 этим нескольким дням. Сладостно: она ста ла такой, как все. Человеку, знает по себе, часто хочется раствориться в толпе: тогда не надо ни о чем думать, не надо выби рать, надо только подчиниться, и поток по вседневности — мощный и вечный — уне сет тебя за собой. Из таких минут состоит весь этот непол ный месяц жизни Лины по путевке. Снача ла чувствовать измену самой себе, потом радоваться: так у всех... «После того, как Лина впервые осталась в крошечной палат ке Артура, пахнущей сеном и табаком, она ночью на своей койке в «домотдыхе» по плакала. Отчего? Как-то уж очень просто и незначительно все случилось...» Она вновь станет самой собой, когда вер нется домой, к дедушке; когда вдруг по падет в больницу и замаячит перед Линой призрак страшной неизлечимой болезни; когда поймет: жизнь не игра, она не под чиняется правилам... Но это уже другой сю жет, другая повесть. Как видим, предупреждение искусства серьезно: в эпоху НТР стандартизируется многое; могут стандартизироваться и чув ства. Индивидуальные чувства плохо укла дываются в так называемый «джинсовый стиль». Что это такое? Очень просто: чело век надевает «джинсы, джинсовую куртку и даже сумка на плече — и та джинсовая. Минимум усилий — и ты шагаешь в ногу с веком! — замечает кинокритик Елена Сти- шова. И продолжает: — Джинсовый стиль, превратившись в примету всеобщности, унифицировал внешний облик молодежи. Возник некий усредненный тип молодого человека — без ярко выраженных призна ков профессии и социальной принадлежно сти» («Комсомольская правда», 1976, 22 сен тября). Но «стандарт чувств» свойствен не толь ко молодежи. у. Вспомним и мы инженера Чижегова — героя повести Д. Гранина «Дождь в чужом городе», о которой много спорили крити ки. Чижегову, уже не очень молодому че ловеку, понятно и вполне симпатично на чало его «командировочного» романа: оно современно, об этом можно небрежно рас сказать друзьям. Чижегов заметил Киру Андреевну, кото рую несколько раз до этого встречал в гостинице, у реки. «Она лежала совсем го лая, раскинувшись на безветренном солн цепеке... Ему показалось, что она спит, но в это время она подняла голову. И что его поразило — нисколько не испугалась... Он остановился, выпучив глаза, пораженный бесстыдным спокойствием, с каким она продолжала лежать, покраснел, попробо вал отвернуться... Все произошло со сме хом, само собой, как бы нечаянно...» Чижегов приезжает в маленький городок Лыково из Ленинграда раз в два-три меся ца, в служебную командировку. И обычно он вспоминал о Кире Андреевне, только подъезжая к Лыково. Герой теряется, ког да оказьТвается: уже нет пошленького ро манчика, есть любовь. Чижегов все время сдерживает себя, мешает тому, другому человеку, который вдруг открылся в нем. Страшится рассказать, почему, точно маль чишка, бросился за Кирой Андреевной од нажды в Новгород — «сочинил про дела на заводе, и так сочинил, чтобы не оставить ей ни малейшей надежды». Чижегов за глушает в себе то, что давно уже хочет ска зать Кире Андреевне. А когда это все же случилось, он сам «с недоверием, потом со страхом... слышал слова, которые внезапно взахлеб забили, рвались, обгоняя одно дру гое, никогда он не произносил таких слов: а Чем паче фраз, и все про любовь... Это были не его слова, откуда они брались — разные, нежные, ласкательные». Почему же возникает эта болезнь любви? Почему современные герои сами тянутся к «стандарту» чувств? Может быть, все де ло в том, что они инстинктивно догадыва ются: «...настоящая любовь — чувство, вовсе не похожее на то, как мы ее себе представ ляли. Любовь даже вовсе не чувство; она__ болезнь, известное состояние души и тела; она не развивается постепенно; в ней нель зя сомневаться, с ней нельзя хитрить, хотя она и проявляется не всегда одинаково; обыкновенно она овладевает человеком без спроса, внезапно, против его воли — ни дать ни взять холера или лихорадка... Подцепит его, голубчика, как коршун цып ленка, и понесет его куда угодно, как он там ни бейся и ни упирайся...» 1 Это заметил много лет назад в одной из своих повестей Тургенев. Любовь — это бо лезнь,— узнаем мы и из книг современни ков. Но есть тут одна существенная разни ца. Классические герои чаще всего сами шли навстречу любви, были счастливы этой болезнью. Сегодняшний герой стремится побыстрее вылечиться. Исцеление от люб ви вот благополучный итог целого ряда произведений 60—70-х годов. Этим закончилась и история с инжене ром Чижеговым. «Выздороветь» ему по могла та же Кира Андреевна. Не правда ли, сколь обманчиво бывает первое впе чатление? У нее, Киры Андреевны, оказы вается, была своя судьба, свое горе, свое одиночество и умное, прозорливое жен ское сердце. Она поняла, что Чижегову бу дет трудно «перенести» любовь, совершить выбор между семьей и ею, что слова о са моубийстве, может, сказаны им не впус тую... И Кира Андреевна спасла Чижегова. Вот он, парадокс современной прозы и совре менного героя! Кира Андреевна разыграла для любимого великолепный спектакль, смысл которого Чижегов так и «е- понял, а скорее — побоялся понять._ «Осточертело мне,— скажет Кира Андреевна, объясняя свое решение выйти замуж.— Вот и весь сказ». Но— «грубость ее слов никак не вя залась с тем, как руки ее подливали кофе, придвигали ему колбасу». Проснувшись в то утро, Чижегов заметил: Кира Андреевна вообще не ложилась спать, она неотрывно все смотрела на него. И Чижегов «подумал, что вот так сидят перед покойниками». На-1 1 И. Т у р г е н е в . Собр. соч. в 10-ти т., т. 6. М.. 1962, С.-84—85.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2