Сибирские огни, 1980, № 2

173 ОН И ОНА НА ЛИТЕРАТУРНОМ ПЕРЕКРЕСТКЕ труден, поскольку мужчины не желают «сдавать позиций», а жейщины не желают мириться с прежним неравенством. .Жен­ щины бунтуют. И правильно, конечно, делают». Статья В. Переведенцева содержит заме­ чание, насмешливо расставляющее все точки над «и» в рассказе Г. Николаева: «Границы домашних обязанностей мужа и жены часто устанавливаются чуть ли не в борьбе, где наступающая сторона — жена, а 'за обороняющимся мужем — традиции, согласно которым домашняя работа муж­ чину унижает». («Литературная газета», 1978, 15 февраля). Итак, переход, перестройка... Трудно пе­ рестроить дом, город; насколько же труд­ нее перестроить человеческую душу,— убеждают нас писатели. Впрочем, современная литература дает и другие ответы на вопрос «что происходит с любовью?». Да, любовь может разбиться об быт, но она может и вообще не возник­ нуть... Жизнь без любви Среди проблем любви есть не только проблемы, рожденные временем, веком,— есть существовавшие всегда. «...Я муж твой и люблю тебя»,— говорит Алексей Александрович Каренин своей же­ не. А Толстой внимательно наблюдает за реакцией Анны: «На мгновение лицо ее опустилось, и потухла насмешливая искра во взгляде; но слово «люблю» опять воз­ мутило ее. Она подумала: «Любит? Разве он может любить? Если б он не слыха'л, что бывает любовь, он никогда и не употреб­ лял бы этого слова. Он и не знает, что та­ кое любовь». Увы, Алексей Александрович Каренин не одинок. Как не согласиться с Ю. Рюрико­ вым— автором поэтичной и одновременно пронизанной анализом книги «Три влече­ ния. Любовь, ее вчера, сегодня и завтра»: «Трагедия неродившейся любви — одна из самых массовых человеческих трагедий, и вполне возможно, что муки неиспытанной любви куда страшнее для эволюции чело­ вечества, чем муки неразделенной любви. Ведь человек, который не полюбил,— это человек, который не поднялся на какие-то свои высшие уровни, не стал настоящим человеком,— а таких за время цивилизации было, наверное, десятки и сотни миллиар­ дов». Существуют ли эти трагедии в наши дни? Вот простая и типичная исповедь, записан­ ная одним из современных прозаиков: «Да я без мала до сорока прожила, во сне ее не видала, эту любовь. Хоть мелькнула бы, из-за угла платочком махнула... хоть про­ щебетала бы с веточки да упорхнула! Да я и верить-то бросила, что она у людей бы­ вает. Песни слушала про всякие любви — зевала со скуки да в уме сдачу считала из магазина...» ■ Женщину зовут Тоня. Она не главная ге­ роиня— так, встретилась нам е повести Федора Кнорре «Весенняя путевка» и по­ шла дальше своей дорогой. Прожив «без мала до сорока», Тоня случайно обретает любовь. Искусство всегда пыталось помочь про­ буждению человеческих сердец. Много­ кратно литература говорила и о людях, ко­ торых любовь как бы «оглушает» — мстит за то, что в нее не верили. ...Любовь в рассказе В. Конькова «Рябина у крыльца» кому-то покажется странной. А чье-нибудь этическое чувство, может быть, и оскорбит. Это любовь шестидесяти­ летнего шахтера Дмитрия Константиновича и сорокалетней женщины по имени Ната­ лья. Герой уже вышел на пенсию, у него умерла жена, а Наталья не замужем, у нее не очень хорошая, однако вполне заслужен­ ная репутация. О них судачат соседи, от Дмитрия Константиновича отвернулись его дети. И все это скорее всего естественно..! Но все это еще не составляет рассказа. «Внешне он ровен, без «пережимов» и ухищрений,— писал о «Рябине у крыльца» в своем предисловии к книге В. Конькова Александр Волошин,— но внутренне, под­ спудно сложен, как сложны бывают чело­ веческие взаимоотношения, человеческие судьбы, если пристально присмотреться к их сердцевине». Прозрение — вот, мне ка­ жется, ключевое слово к этому рассказу. Прозрение в отношении к жизни, к любви. Если бы несколько лет назад кто-нибудь рассказал Дмитрию Константиновичу о по­ добной ситуации, он первый бы возмутил­ ся. Да так оно, в общем, и было. Отец в свое время резко восстал против предпо­ лагаемого развода сына. Никак не мог по­ нять причину. «— Это что же за штука та­ кая, любовь, по-твоему? — с недоумением и гневом спросил тогда Дмитрий Констан­ тинович свою жену. И сам же ответил: — Распустились вот, и все тут. «Мается...» А дети при чем? Вот ты с утра до вечера топчешься по хозяйству, и про любовь ду­ мать некогда. А может, тоже маешься?». Реплика Анны вырвалась, «как неудержан- ный вздох»: «— А чего про нее думать, про любовь? На ней душа человеческая и дер­ жится». Странным образом в жизни часто все повторяется: спустя годы не может понять отца уже Геннадий. На первый взгляд, кажется: они стали жить вместе потому только, что обоим на земле неприютно. Неприютно Наталье, сни­ мающей угол у чужих людей; холодно и тускло в опустевшем доме Дмитрия Кон­ стантиновича. Так думает вначале и На­ талья. Плачет. Она не хочет жалости, не хочет быть и «полюбовницей». Прозаик талантливо показывает зарожде­ ние этого чувства. Мы убеждаемся: женить­ ба Дмитрия Константиновича на Наталье ие бунт дряхлеющей плоти; это бунт не же­ лающего стареть духа. И еще — прозрение. «Любим мы, сынок, друг друга,— говорит Дмитрий Константинович Геннадию.— Мо­ жет, и осудишь, те б я . я тоже понимаю. Мать-покойница твоя хорошая женщина была. И врать не стану, без обмана и без упрека мы с ней век прожили. А вот вол­ нения,— старик кулаком по груди посту-