Сибирские огни, 1980, № 2

172 Е. ЦЕЙТЛИН стрелка; семья — работа — магазины — семья». Свою героиню Зинаида Чигарева застает в тот момент, когда для самой Нины Ни­ колаевны становится’ ясна обреченность круга. Ясно: лучшие годы уже прожиты, и как отличны они от мечты юности! А впе­ реди — «все тот же размеренно торопли­ вый бег — бег ни к чему». Лишь однажды вырвется героиня из это­ го круга — на концерт симфонической му­ зыки. На один только вечер. СосеДка Нины Николаевны не знает, куда деть билет, ко­ торый ей насильно вручили на фабрике («Целый вечер одну голимую музыку слу­ шать— это ж с ума сойти... Я билет уж вы­ кинуть хотела. Нехай, мол, пропадает тру­ довая рублевка»). А Нина Николавна вдруг вспомнит, что когда-то она дежурила у фи­ лармонии в ожидании лишнего билетика, когда-то музыка жила в ней и диктовала ритм ее существования. Но то было' в дру­ гой, в ее «первой жизни». Уже давно му­ зыка стала «назойливым шумовым фо­ ном», теперь она как бы «проскальзывала» мимо сознания Нины Николаевны. Один только вечер за много лет... Музы­ ка победила время — «этого извечного ее врага, неотступного преследователя». «Ли­ тературная газета» однажды напечатала целую полосу о стрессах, о том, как с ни­ ми бороться... Нина Николаевна, наверное, могла бы тоже подсказать ответ: надо пе­ рестать бежать за временем, надо просто нести его в себе... Один из выводов, который вытекает из повестей Н. Баранской и 3. Чигаревой, это вывод о том, как в жизненной текучке по­ степенно умирает любовь. Сначала она превращается как бы в... привычку, во что-то разумеющееся, о чем некогда ду­ мать. Потом сановится воспоминанием о былой любви. Воспоминанием, но не лю­ бовью. «Все это было, но так давно, так ужасно давно, что мне кажется, будто это была не я, а какая-то ОНА»,— читаем мыв повести Н. Баранской невеселые размыш­ ления Ольги Воронковой. «Все это было...» А сегодня они с мужем долго припомина­ ют, когда говорили в последний раз о чем-то другом, кроме продуктов, денег, ну, и, конечно, детей. Сегодня — вечная боязнь забеременеть, странная жалость к самой себе. И внезапный, чудовищный вопрос: «А может, она вообще не нужна мне боль­ ше, эта любовь?». ...Повесть Н. Баранской и рассказ 3. Чи­ гаревой написаны с точки зрения женщи­ ны, рассказы В. Белова — с точки зрения мужчины. В рассказе Г. Николаева «Частная жизнь» эти два взгляда совмещаются. Здесь он и она совсем молодые люди. Недавно окончили институт. Все у них внешне благополучно: есть интересная ра­ бота, есть отдельная квартира. Но это опять рассказ о том, как погибает любовь, распадается семья. Еще одна иллюстрация к бракоразводным процессам. Да, особый интерес произведения Г. Ни­ колаева в том, что автор дает нам «исто­ рию любви» не в одной трактовке. Он вы­ слушивает обе стороны, реконструируя внутренние монологи Анны и Николая. Се­ мья у них невелика, детей нет, однако при­ чина разлада — быт. Как всегда, причина банальна. Как всегда, она очень серьезна. «С какой стати я,— она сделала ударение на слове «я»,— должна мыть посуду, сти­ рать белье, убираться в квартире?.. Ну по­ чему я? — повторила она с такой болью, словно молила его спасти от неминуемых страшных мучений.— Что я, неполноценнее тебя?». Недоумение героини легко понять. Ни о какой неполноценности не может быть ре­ чи. В институте они были равны, по неко­ торым предметам Анна явно шла впереди и «тянула» за собой Николая. Они равны и в инженерной квалификации и, наверное, в зарплате. Почему же Николай так распре­ делил их семейные обязанности? Потому что... «в конце концов совершен­ но очевидно, что он должен полностью посвятить себя работе, производству, а же­ н а— лишь наполовину, чтобы- вторую по­ ловину отдавать семье, детям, дому». Ни­ колаю нельзя отказать в определенной ши­ роте мышления. «Он же не деспот и не ретроград какой-то, чтобы начисто лишать ее общественной жизни — нет, пожалуй­ ста !— он же понимает, в каком веке они живут. Пусть работает, совершенствуется, но пусть и не обольщается, не заблужда­ ется насчет степени свободы, ей отпущен­ ной: никакой прогресс, никакая эмансипа­ ция не освободит ее от родов, материнст­ ва и всего того, что с этим связано. Никто и ничто!». В рассуждениях Николая есть и своя поэзия — поэзия осознания собствен­ ного, особого, предназначения на земле: «Он, мужчина, свободный и энергичный, должен делать жизнь, быть активным нача­ лом в семье, и никакого варварства тут нет — простая логика, не более». Как видим, автор при всем сочувствии Анне хочет понять и Николая, вникнуть в «железную» логику его доказательств. Это нужно хотя бы потому, что Николай тоже страдает от непонимания. Он и любит, и жалеет Анну: она кажется ему «трогатель­ но-беспомощной, как заблудившийся ребе­ нок». Он решает проявить мужскую даль­ новидность, высшую «мудрость и не торо­ питься. Пусть до поры до времени думает, что она права. Он сумеет без крика и ссо­ ры, по-мужски доказать ошибочность ее взглядов, она сама убедится, и все поти­ хоньку станет на свое место». Здесь невозможно не улыбнуться! Как наивен и стар этот план современного гла­ вы семьи. Его так трудно осуществить в конце XX столетия. Скорее всего финалом будет развод все по той же причине — «несходство характеров». И здесь можно тоже сразу дать коммен­ тарий социолога — комментарий столь точ­ ный, будто специально написан к рассказу Г. Николаева. «Суть трудностей, пережива­ емых молодой семьей,— размышляет В. Пе­ реведенцев,— заключается в том, что она переживает переходный период — от семьи патриархальной, с полным и безусловным главенством мужа, к семье «биархатной» — с равенством мужа и жены. Переход этот