Сибирские огни, 1980, № 2

170 Е. ЦЕЙТЛИН лишь одно условие: чтобы женщины, кото­ рых он приводит, не пользовались ванной. И вообще надо на жизнь смотреть проще и искать в ней развлечения и удовольствия, потому что работа и обязанности нас сами ищут. У него, у Пашки, сейчас программа- минимум: познать (вместо этого глагола Пашка употребил другой, простой и нецен­ зурный) сто женщин — это в отместку же­ не. А потом он найдет невесту с квартирой и вступит с ней в бр,дк». История, не занявшая в повести Евгения Городецкого и половины страницы, харак­ терна опять-таки даже не сама по себе. Характерна отношением к ней автора. Про­ заик говорит о судьбе Пашки спокойно, как о явлении вполне заурядном. Он констати­ рует, а не бьет в колокола. «Банализация явления,— определяет та­ кой писательский подход критик А. Бочаров в своей книге «Требовательная любовь» и добавляет: ...подобные случаи банализа- ции — когда внутренне драматичное пред­ стает как обыденное, ибо оно и в жизни стало обыденным, не воспринимается, как трагедия,— не очень редки в нашей лите­ ратуре». Так неужели правы те психологи, кото­ рые говорят о том, что НТР рационализи­ рует человеческое мышление? Неужели эмоции и чувства действительно становятся непозволительной роскошью для нас, лю­ дей XX столетия? На первый взгляд, о том же свидетель­ ствует и литература. Причем, свидетельст­ вует порой неожиданным образом. Напри­ мер, в некоторых произведениях на совре­ менную тему любовный треугольник или занимает чрезвычайно мало места или от­ сутствует вообще. Критики замечали уже: «любовь» является только традиционным «довеском» в иных книгах Михаила Ко­ лесникова, пьесах И. Дворецкого и Г. Бо­ карева. «Читая страницы «про любовь», частень­ ко ловишь себя на мысли: господи, а ведь и без нее прекрасно обошлось бы, да вот, видно, сила привычки сказывается». Так писал в «Литературном обозрении» (1975, № 7) В. Хмара о романе М. Колесникова «Изотопы для Алтунина». Однако восклик­ нуть «Господи!» хочется и во многих дру­ гих случаях. А как ярок в этом плане роман Олега Куваева «Территория»! Автор поступил че­ стнее многих своих коллег — в его книге, в сущности, вообще нет любовной коллизии. «Роман Олега Куваева — роман без жен­ щин»,— писал И. Золотусский. Женщины по­ являются как бы на «периферии» романа, но они лишь оттеняют «мужской» характер происходящего. Об этих женщинах не го­ ворят, их не вспоминают. Теплые волны, . исходящие от них, гаснут в морозном воз­ духе «Территории». Может быть, это и обеднило роман: ис­ пытание любовью всегда было важным для литературного героя. Но здесь, полагал Куваев, оно не нужно вообще; чем писать любовь-довесок, любовь «вымученную», лучше совсем обойтись без нее... Так, ху­ дожник, нетрадиционно и полемично ре­ шающий проблему «человек и его дело», не менее полемично подошел к решению «вечной» темы. Перефразируя того же Евтушенко, мы можем сказать: «С любовью что-то проис­ ходит...» Но вопросы остаются. Что проис­ ходит? Почему? По дороге в завтра Рассказ Марины Назаренко ‘«Юлька» на­ писан со страстью человека, точно знающе­ го ответ,— пусть даже этот ответ и безот­ раден. Написан без ханжества, без боязни тем запретных и «скользких». Место действия рассказа — больничная палата, где женщины в основном стремятся избежать материнства. Жизнь этой обычной палаты читатель видит глазами Елизаветы Михайловны,— немолодой уже женщины, инспектора районо. Знакомя нас с герои­ ней, автор сообщает: «Она казалась суро­ вой, резкой, но это не от характера, а от чувства ответственности. Она отвечала за многое, происходившее в школах, в конце концов, за поколение, которое выпускалось оттуда. Под этим знаком ответственности шла жизнь». Этим же «знаком» отмечены раздумья и выводы Елизаветы Михайловны — по за­ мыслу автора они должны потрясать, оше­ ломлять. Героиня вспоминает «о недавнем случае в одной школе — в восьмом клас­ се! — нашумевшем на весь район и вывед­ шем всех из равновесия», о непростом взрослении собственного сына. Она слуша­ ет «бесконечные откровенные семейные истории и смачные анекдоты по вечерам, так что сестры прикрикивали за взрывы хо­ хота»... Но прежде всего читатель вместе с Елизаветой Михайловной с пристрастием наблюдает за юной женщиной по имени Юлька. Та высказывает собственные жиз­ ненные принципы прямо: «Меня, может, и любят за то, что безнравственная!.. Уж не буду таиться, принцессу из себя строить. Есть такие. Строят, а делают то же, что я...» Скоро вся палата знает Юлькину жизнь — ее прошлое, ее мечты. Работает на стройке («план забиваю — никто не угонится»). Есть у Юльки и любовник — прораб Акопов, а у того есть газик для охоты и еще жена, зуб­ ной врач... Может показаться, будто автор делает из Юльки «пугало»,'предмет для «неподража- ния». Но это не так. Подлинному искусст­ ву всегда был чужд подобный прием: классики никогда не стремились «заклей­ мить» героя — они стремились понять, узнать живую человеческую душу. Душа живая, безусловно, есть и в рассказе Ма­ рины Назаренко. Есть плач Юльки в ночной палате — после того, как она узнает, что, наверное, уже никогда не станет матерью. Есть безмолвие и растерянность людей, не знающих, как прикоснуться к чужому го­ рю. Есть острая, как боль, жалость Елиза­ веты Михайловны к Юльке и так трудно давшееся понимание одного человека дру­ гим..,