Сибирские огни, 1980, № 2
ДВА РАССКАЗА 111 глядела на меня,— он даже сидел в непогоду тут на аэродроме, убивал время, кутил с актрисулями и дамами из товаропроводящей сети, но к маме не поехал. Не пожелал. — Ба, дивная Муза, наконец-то! — в свою очередь воскликнул он, не отвечая на обвинения, и, кажется, был поглощен теперь только ее обаянием.— Представляю, брательник: Муза Аркадьевна Гордецкая, бриллиант одного академического театра,' моя супруга, любящая и люби... — Прекрати. Он встал, манерно зацепился большим пальцем за джинсовый кар машек под животом и не то подмигнул мне, не то показал глазами на жену, устало и нежно: — Вот она какова, старик! Любуйся! Разрешаю! Очевидно, я предвидел столь широкую милость, так как глядел на нее во все глаза с первых же минут ее прихода. — Забыла зонтик,— сказала она мне, объясняя свое появление, и добавила, что видит меня впервые, но знает хорошо и оттого любит. — А тебя — нет! —Обернулась на мужа.—Нет, нет, нет! Громко и возбужденно. И тут же моментально сняла зонтик, рас крыла над собой его округлую крышу, такую же красную, как клинья ее черного клеша, и уже направилась было к выходу, ритмично пока зывая из-под низкого подола то одну, то другую красную туфельку, цр вдруг остановилась и, улыбнувшись уголками губ, сказала, что хотела бы сообщить мне одну большую тайну. — У Гоши сыночка,—она говорила полушепотом,— почему-то нет фотокарточки своей мамы. — Не понимаю... А, кажется, понял. Если вас устроит вот эта ми ниатюра... Я добыл из бумажника ту самую фотографию, на которой покойная была в своей лучшей поре, белея снегом платья, чернея блеском глаз и волос, милая мужественная княгиня, скакавшая по зову доброго любя щего сердца через всю снежную Россию. — Покажи,— сказал Георгий жене. Она медленно отвела его руку высокомерным жестом, и красные туфельки вновь торопливо засновали в направлении выхода. — Приходите утром! крикнул я ей вдогонку,— и я, быть может, решусь приготовить одно фирменное блюдр Ненилы Андреевны... Большие глаза благодарно округлились, потеплели, но не сказали ни да, ни нет. 5 » Утром я нашел тряпицу с толочкой из мела, навел на самовар не мыслимое полыхание золотом, растопил плиту, присел возле нее на ни зенькую некрашеную скамеечку, поставил на пол, в ноги чугунную сту пу с овсом и закурил, прислушиваясь к уютному пощелкиванию лист венничных полешек. С возбуждением юности я думал о жизни и смерти, о долге перед людьми, перед матерью, о матери, которая жила в этих стенах. Я сыграл Чацкого, и он навсегда остался в моей душе, в моей на туре, говорил Георгий. Не верю. Зато верю и вижу, что мать, умершая в бесплодном ожидании сы на, сделала меня выше и чище. Чужая и моя. Мать! Просто мать, на чало своего сына, начало добра во мне, мой друг, друг каждого чело века, каким бы он ни был, хорошим или плохим.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2