Сибирские огни, 1980, № 2
102 ВЕНИАМИН ШАЛАГИНОВ увидел богатство. И долгие годы думал, что оно обязательно пахнет рогожами и веревками, варом, дегтем, мороженой рыбой, а самое доро гое в нем —жестяные коробки с монпансье и ящики с пастилой, китай ской липучкой и мармеладом. Потом она ушла от лавочника с меньшим сынишкой, оставив ему старшего, еще позже была революция, война красных и белых, мир, снова война, снова мир, наши редкие встречи и вот — ее письмо: Мои милые родные кресник и Нюрочка это пишет Ненила Татарских я вас потеряла если получу ответ то напишу больше за это время много изменилось я совсем кон ченая земля к земле писала 30 июля буду ждать хорошего резуль тата 2 Я стою у окна. Движение поезда всегда побуждает меня к размыш лениям, теперь же в сиянии и блеске величественной лунной ночи, в уюте пустого коридора, я ничего не вижу, я только думаю. Земля к земле... Что она хотела сказать этими словами? Какой смысл заклю чала в себе фраза, следовавшая за ними, и почему она ее зачеркнула? Я уже давно отделил в своем представлении ту, в белом поэтическом платье, от этой, от вещей старухи с темным, безнадежно увядшим, поч ти мертвым лицом. Звенящие кони, звенящий возок и гордая прекрас ная княгиня — разве это она? Она! И ту и эту отличает неистощимое русское долготерпение, она тоже умеет ждать и терпеть. Всю жизнь она ждала свидания со своим старшим, теперь уже последним сыном, и на дежда делала ее неподвластной времени. Может ли она умереть, не по видав его? Время отвечало: нет, и все дальше и дальше отодвигало свою роковую черту. Что же надломило ее сейчас? Не стало последнего сы на? Не стало надежды, которая, подобно радуге, живет и светит лишь со своим солнцем? Или это болезнь,'недуг плоти, не привыкший отсту пать перед врачующим гением человека? Я ехал к ней с тревогой, смя тением, с тем гнетущим, безысходным и безжалостным чувством, кото рое принято называть раскаяньем. Я больше брал, чем давал, мало и редко писал ей и почему-то не мог найти время и повод, чтобы пора довать ее хорошим подарком. Лишь однажды я послал ей вязаную коф точку и что-то еще, кажется, фланели на халат, но бедность щедрее бо гатства, и уже вскоре сам получил бандероль с перчатками из чудесной верблюжьей шерсти и посылочный, ящик, в котором смирнехонько пре бывал надменный гусак самых фантастических размеров. Гусак был зеленый и дурно пах. Я тотчас же послал ей телеграмму: «Вокруг ва шего теги-гренадера, затушенного с капустой и яблоками, трижды соби рались всей семьей с друзьями и славили вашу щедрость». Гусак пере брался в мусорный контейнер, а чувство вины и неисполненного долга перед нею стало еще настойчивей. Из лунного дыма неторопливо выплыл вокзал, повторяющий своим трепетным силуэтом длинное океанское судно. Тараторочка под ваго ном стала тише, потом совсем смолкла, и в коридоре возникла субтиль ная фигура носильщика с чемоданом. Откачиваясь при каждом шаге в противоположную от тяжести сторону и читая на дверйх таблички, он открыл мое купе и пропустил вперед даму с девочкой лет шести.'Я тоже
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2